Глен Кук - Дракон не спит никогда
– Вайда! – резко скомандовал Хагет. – Проверьте метанодышащего. Немедленно! Дега, проверьте крекелена. Эни-Каат, прикроете нас, пока мы будем его перетаскивать.
Шкипер Тиммербах выглянул в щелочку люка и с тихим писком ее захлопнул, услышав слова Хагета:
– И не стесняйтесь пускать в ход парализатор.
Джо стала возле чужака на колени. Он не был полностью без сознания. Это не было то существо, с которым они только что стояли лицом к лицу, но мелькали вспышки сходства – как язычки пламени на пропитанном спиртом фитиле.
Но и то, что они видели, было не более реальным. Появлялись и исчезали, ритмично, как биение сердца, черные пятна. Джо чувствовала излучаемое существом горе.
– Я не думаю, что он по-настоящему хотел стычки, капитан-лейтенант. Я думаю, он просто не знал, как заставить нас понять.
Хагет встал на колени напротив нее.
– Вы готовы, Эни-Каат?
Эни-Каат обошла вокруг, заняв позицию у них за спиной.
– Готова.
Джо снова отметила профессионализм ее действий.
Коммуникатор пискнул.
– Сержант, это Вайда. У нас тут змеиный цирк. Метанохрюкающий с ума сходит.
– Скажите ему, пусть успокоится, – ответил Хагет. – Мы придем, как только эту тварь закинем в стойло.
Джо передала Вайде сказанное, и тут вклинился Дега:
– Здесь никого, сержант. Наш протейный дружок сбежал в самоволку.
– Как он смог? – удивилась Джо. – Военачальник сказал, что его запрограммировали.
– Смог. Очевидно, плохо запрограммировали, – ответил Хагет. – Эни-Каат, когда мы избавимся от этой штуки, поможете Дега.
– Есть, сэр.
Но голос у нее был обеспокоенный. Джо ощутила легчайшее прикосновение Искателя. Но смысла его не поняла.
– Он хочет что-то мне сказать, сэр.
– Пусть говорит хоть до посинения, когда мы запихаем пчел обратно в улей. Но порядок есть порядок.
Пчел? Откуда он знает про пчел? Из прошлой жизни? Искатель был легок. На вид Джо решила, что в нем кило сто, но оказалось не больше пятидесяти. Пятьдесят ползучих килограммов. В ней нарастало отвращение…
– Сержант, это Вайда. Шли бы вы лучше сюда. Эта чертова тварь пытается выбраться.
– Твою мать!
– Выбраться? – спросил Хагет. – Но…
– Эра, если понадобится – стреляй, – сказала Джо.
– Куда?
– Хороший вопрос! В воздух, да погромче! – Она оглянулась на Хагета. – Так?
Он кивнул. Они добрались до каюты Искателя.
– Заходи, приятель, – сказал Хагет, сгружая его внутрь. Дверь закрыли, Эни-Каат поставила оружие на «убой» и заварила дверь. Потом побежала.
– Нам бы тоже взять оружие, сержант.
Это заняло секунду. И они плечом к плечу побежали на уровень, где жил метанодышащий. Удивленные пассажиры шарахались в стороны. В коммуникаторе Джо захлебывался Вайда.
– Стрельба не помогла. Он разбухает и бесится все сильнее. Черт возьми! Он в самом деле лезет наружу!
Хагет выхватил у Джо коммуникатор:
– Если не можешь его остановить, сматывайся оттуда к чертовой матери! Быстро!
Они ворвались в коридор. В сорока метрах от них Вайда побежал им навстречу. За ним выбило дверь отсека.
– Ложись! – крикнула Джо, сбивая Хагета на пол. Они упали, а над ними встретились кислород и метан.
Гром, пламя и невыносимый вой тревожных сирен заполнили коридор на те секунды, что Джо еще оставалась в сознании. Последнее, что она видела, – как летит к ней Вайда, распятый фронтом взрывной волны.
28
Колокол Симона Трегессера выплывал из тени в ангар, когда Ной повесил трубку платного коммуникатора. Он вышел из будки, направляясь к убежищу, координаты которого ему сообщили.
Валерена считала, будто есть шансы, что он попал под подозрение, что он должен скрыться.
Он замедлил темп, потому что сквозь его занятые собой мысли пробилось ощущение чего-то неправильного.
И как гром, поразила его тишина.
Когда он входил в будку, это был ангар как ангар. Битком набитый, шумный, суматошный. Сейчас он был пуст, как если бы всю жизнь из него высосали.
Ной застыл.
Так быстро?
Если не считать вторжения из космоса, только одна сила могла очистить ангар так быстро.
Экипаж вояджера появился впереди и с обеих сторон. У каждого в руке был обнаженный ствол распылителя. И они приближались.
За спиной у Ноя загрохотал безумный смех. На этот раз, он знал, ему не увернуться от молнии.
И все же он попытался, зная, что ему не прорваться.
29
Тварь, спрятанная в самом сердце цитадели Симона Трегессера в тупике космоса, ощутила вибрацию Паутины. Она исходила во всех направлениях, как неуловимый поток нейтрино самой вселенной.
И это сообщение полностью привело в чувство эту тварь.
Она позвала:
– Симон Трегессер!
Симон Трегессер не ответил.
Она позвала снова. Весть надо передать! По Паутине колесницей Джаггернаута катится катастрофа, и лишь вдохновенная импровизация может предотвратить ее накат на этот тупик раньше, чем это нужно.
Рок занес косу. Рок и козни врагов, о которых Внешник не предполагал даже, что они есть.
Трегессер не отвечал. Этот сумасшедший где-то развлекается. Если включить достаточно сигналов тревоги, ему придется ответить.
Но период здравого рассудка Внешника окончился, когда он стал напирать на границы своего обиталища. Он задергался в спазмах. Его компоненты обратились друг против друга. От судорог треснула герметизация, которая считалась неприступной для силового воздействия. Метан под высоким давлением вырвался наружу.
Взрыва не было. В панель управления вонзился трехметровый пламенный меч. Жар прервал работу схем, заклубился дым. Пластик загорелся. Взвыли сирены. Противопожарные системы сработали слишком поздно или не успели сработать. Температура нарастала, системы выходили из строя одна за другой.
Огонь дошел до запертого отсека, где хранились химикалии, создававшие среды для Трегессера и Внешника.
Тот Лупо, который первым добрался до камеры, увидел взрыв, разлетевшийся беспорядочно отлетающей от стен шрапнелью. Но Внешник об этом не знал. Его компоненты уже погибли – одни от асфиксии, другие от кислородного отравления, третьи – от декомпрессии, а все вместе уже превратились в хорошо прожаренное месиво.
Лупо смотрел, потом покачал головой и вернулся наверх посмотреть, не зарегистрировали ли приборы что-нибудь, что могло бы объяснить случившееся. Он сомневался, что что-нибудь узнает.
И не узнал.
Ему предстояло теряться в догадках.
30
Там, где никогда не бывал и куда не пошел бы по собственной воле ни один человек Канона, во мраке метана и аммиака десяток разумов-колоний прислушались к разнесшейся по Паутине последней судороге агональной боли. Их компоненты зашевелились, выражая общее чувство. Это могла быть скорбь, или гнев, или отчаяние, или что-то, чего не воспринял бы ни один человек. Наступил период неподвижности, который мог быть минутой молчания.
