Роберт Хайнлайн - Американская фантастика. Том 14. Антология научно-фантастических рассказов
— Сто первый! — оживился Джо.
— Этот малый командовал нашим отделением, — сказал ему Клем. — Двадцать лет назад. Джо покачал головой в восхищении.
— Ну и дела! Мы вам обязаны решительно всем. — Так по традиции приветствовали оставшихся в живых воинов Сто первого ракетного — спасителей Нью-Йорка.
— Расскажи это своей Программе, — мрачно пошутил Клем. — Но прежде всего, Джо, приготовь два мартини. Они нам необходимы как никогда.
В ожидании коктейля Клем спросил:
— У тебя есть что-нибудь новое, Скотт?
— Нет.
— У меня тоже ничего хорошего. Ты, кажется, собирался на прием в “Консолидейтед Комьюникейшенз”?
— Точно, — ответил Скотт. — Сегодня утром меня должен был принять Пэйнтер, но он там уже не работает. Я говорил с его преемником. Ничего не вышло.
— До меня дошли слухи о Пэйнтере, — мягко сказал Клем. — Это очень любопытно.
— Что именно?
— Пэйнтер был хороший человек. Помогал людям. Для нашей возрастной группы делал все, что мог. Ему самому было тридцать пять.
— И что же?
— Отправили его на отдых, — докончил Клем. — Сейчас тридцатипятилетних уже не считают надежными. Судя по всем признакам, надо ждать нового возрастного лимита.
— Боже правый! — вскричал Скотт. — Чем же это кончится? Не могут же младенцы править миром. У них нет опыта.
— Потребность в рабочей силе все уменьшается, — пояснил Клем. — Автоматов и вычислительных машин становится все больше, а людей все меньше.
— Значит, будет все больше и больше крушений на монорельсовых дорогах, — загремел Скотт, — все больше и больше ракет будет взрываться при старте, все больше и больше жизней…
— Спокойно, — предостерег его Клем.
Джо осторожно пододвинул им мартини через стойку.
— По крайней мере, — улыбнулся Клем, — о нас-то Программа позаботится. Заслуженные ветераны, и так далее, и тому подобное. Нам совершенно не о чем тревожиться. — Он поднял бокал. — Предлагаю тост, командир, за Пурпурные Поля.
Дрожащим голосом Скотт повторил:
— За Пурпурные Поля.
— Вот ключи, милочка, — сказала Роз своей приятельнице Энн Питере. — Большое тебе спасибо за гиромобиль.
— Как… как сошло?
— Как сошло что, Энн?
— Ну, в… в клинике.
— Ах, там все было очаровательно, милочка, совершенно очаровательно. Такая приятная молодежь. Милее не бывает. Право же, они так внима…
Она была не в силах продолжать, хотя ей очень не хотелось пугать приятельницу. С годами Энн не становится моложе, и в свое время с нею случится то же самое; но пока незачем ей об этом знать, как незачем сообщать кое-какие факты ребенку. Роа повернулась и нетвердой походкой перешла улицу, направляясь к своему дому.
Энн все смотрела ей вслед — смотрела даже после того, как Роз захлопнула за собой дверь.
Скотт успел на обратный моновагон в 5.30, но на этот раз он был пьян и не стал застегивать предохранительный пояс. Какой-то юнец — деятель Программы — вежливо подсказал ему: “Ваш пояс, сэр”, а Скотт повторил: “Мой пояс”, и юнец отпрянул, словно ужаленный скорпионом.
Но, как ни странно, будущее рисовалось Скотту в розовом свете. Завтра, думал он, завтра возьмусь за дело по-настоящему. Он стал прикидывать, надо зайти: в Общественный Водопровод, Электро-Вычислители, Ай-Эм-Эк, Грейторекс, быть может, даже в Монорелс. И есть десяток других вариантов. Конечно, думал он. Что-нибудь да найду. При такой биографии, как моя, что-нибудь непременно отыщется. Найду! В нем бил ключом новый источник мужества и оптимизма.
Когда он пришел домой, Роз смотрела телераму; она приветствовала мужа веселым голосом, как обычно:
— Милый! Здравствуй, милый! Здравствуй, мой родной!
Он склонился над нею, поцеловал, а она втянула носом воздух и сказала:
— Гм-м… Где ты был, дружок?
— Я встретил Клема.
— Клем славный. Что же ты не пригласил его к обеду, глупыш? — Она заглянула ему в глаза. — Как провел день, Скотт?
— Хвастать нечем, — ответил он. — Но завтра… ты знаешь, у меня предчувствие, что завтра все переменится. — Он сел рядом с нею и обнял ее за плечи. Хмель еще не прошел, и Скотт все больше воодушевлялся. — У меня сотня идей. Завтра расскажу…
Она потерлась щекой о его ладонь.
— Я в этом уверена, милый. Просто убеждена.
Он хотел было поцеловать ее еще раз, но тут экраны телерамы погасли, и трижды громко прозвучал гудок — сигнал местного вещания.
— Выключи, — грубовато сказал Скотт.
— Нет! — испугалась Роз. — Скотт! Ты ведь знаешь, за это штрафуют! — Она удержала его за руку.
Экраны снова осветились, и появился деятель Программы. Он был очень красив и разговаривал мягким, бархатистым голосом.
— Добрый вечер, — произнес он. — На мою долю выпала честь передать особое сообщение Пятого отделения Программы на имя мистера и миссис Скотт Дьюар. Вы меня слышите?
— Да, — прошептала Роз.
— За особые заслуги, — без запинки продолжал молодой человек, — вы сегодня были избраны на Пурпурные Поля…
— Вот как… — прошептала Роз. — Вот как.
Скотт стиснул ее пальцы.
Голос продолжал, тепло, ласково:
— Прекрасная местность… вечное лето… все удобства. Крайне желательно, чтобы ваша жизнь вступила в эту завидную новую фазу без промедления. Транспорт будет вам подан сегодня в двадцать три тридцать, и каждый из вас должен взять с собой смену белья. Власти позаботятся о вашем имуществе, и, разумеется, мы распорядимся им со всей возможной заботой. Будете ли вы готовы в указанный срок, мистер и миссис Дьюар?
— Да, — ответил Скотт.
— Прекрасно. Разрешите вас поздравить. Счастливого, счастливого пути!
Скотт выключил телераму.
— Что ж, пора обедать, — сказала Роз. — Поможешь мне накрыть на стол, милый?
Скотт пошел на кухню вместе с Роз, и она сказала:
— Знаешь, милый, у нас еще осталась бутылка старого бургундского из Калифорнии. Сейчас откупорим или возьмем с собой?
— Давай сейчас, — ответил Скотт.
Роз радостно защебетала:
— Как интересно! Разве это не увлекательно? Избраны на Пурпурные Поля!.. А где они, Пурпурные Поля, милый?
Он тяжело посмотрел на нее, она заколебалась, а потом подбежала к мужу и обняла его крепко-крепко.
Джеймс Макконнелл
Теория обучения
Я пишу это потому, что, насколько могу судить, Он хочет, чтобы я писал. Иначе зачем Он дал бы мне бумагу и карандаш? А “Он” я пишу с большой буквы потому, что это представляется мне наиболее логичным. Если я умер и нахожусь в аду, тогда большая буква — простое соблюдение приличий. Ну а если я только пленник, то малая толика лести еще никогда никому не вредила.
