Константин Циолковский - Путь к звездам (сборник)
— А вот как, — сказал один из туземцев: — энергия солнечных лучей в пустоте необыкновенно сильна; кроме того, мы гораздо более значительную часть ее (1/6) превращаем в потенциальную химическую энергию, чем вы, на вашей планете, посредством ваших растений, — и ее нам вполне хватает для поддержания процессов жизни. Ведь вам известно, что квадратный метр поверхности, освещенной нормальными к ней лучами Солнца, дает работу, равносильную почти 3 лошадиным силам; но мы далее от Солнца и потому получаем от него в 3–4 раза менее энергии. Таким образом, при общей поверхности наших крыльев менее чем в сажень (3–4 квадратных метра) мы имеем работу в один день, равную потенциальной энергии 5 килограммов чистейшего углерода, предполагая, что он при выделении ее сгорает в кислороде; большая часть (5/6) этой энергии согревает наше тело, остальная часть (1/6) идет на образование пищи. Энергия ее соответствует энергии более чем 2 фунтов углерода. Надо очень много пищи в обыкновенном ее виде, чтобы она выделила такую энергию (8 фунтов хлеба или 10 фунтов мяса[25]). Ясно после этого, что мы не можем быть голодны.
— Как? Неужели вы никогда не испытываете неприятных ощущений голода, жажды, болезненного пищеварения?..
— Никогда! У нас есть такой регулятор, который показывает, что пора обернуть к Солнцу наши крылья <…>. Когда наступает опасность истощения, регулятор заботливо указывает на это обстоятельство. Впрочем, в этой среде, где мы живем, нет облаков, и мы питаемся беспрепятственно.
Так вот для чего ваши красивые крылья: они оказываются вашим садом, огородом, полем, скотным двором и т. д., потому что доставляют все необходимое для стола; а я ранее думал, что вы ими летаете…
— Летать мы можем и без крыльев; в пустоте же крылья для вашего обыкновенного летания и бесполезны. Разве у вас летают мухи под колоколом пневматического насоса, когда из него выкачивают воздух?
30. Еще разговоры. Меня поражали эти существа своими свойствами: не пьют, не едят <…>, как будто не болеют и не умирают! И все — при телесной оболочке! Вот еще наши рассуждения по поводу этих вещей.
— Болеете ли вы? — спросил я как-то.
— Очень редко: один из тысячи в течение тысячелетия, может быть, заболевает.
— Разве вы живете так долго?
— Мы живем неопределенно долго, как ваши растения. Бывают случаи смерти при неблагоприятном стечении условий, но очень редко; еще реже — от болезни.
— Чем же объяснить такую продолжительность жизни, почти бессмертие?
— У вас живут некоторые деревья тысячелетия, несмотря на то, что их постоянно грызут болезни, одолевают паразиты, валят ветры и тяжесть — и тем сильнее, чем они массивнее, старее. Мы же от всего этого застрахованы и даже более того…
Как же не жить нам долго?! Этим долголетием мы обязаны чистоте наших тел, не имеющих в себе никаких заразительных начал: разных кокков, бацилл, грибков, которыми кишат ваши несчастные тела под постоянной угрозой разрушения; этим долголетием мы обязаны полной изолированности нашего тела от зловредных элементов благодаря окружающей абсолютной пустоте и непроницаемости нашей кожи; этим долголетием мы обязаны чудному устройству нашего тела, имеющего органы, о которых вы — жители Земли — не имеете никакого понятия… У нас есть особые регуляторы жизни, которые мешают телу стариться, слабеть, вообще изменяться во вред себе.
— Вы уже отчасти проникли в некоторые основания причин смерти… Ваши опыты с поколениями инфузорий[26] доказали, что размножение почкованием (т. е. последовательным делением инфузории на два индивида) истощает их многочисленное потомство все более и более. Клеточки вашего земного тела и истощаются именно таким способом: сначала происходит <…> увеличение его объема — и тело растет; затем скорость роста все более и более замедляется, потому что хотя число клеточек и возрастает, но объем их от вырождения все более и более уменьшается; наступает момент, когда объем тела уже перестает увеличиваться; это бы не беда, если бы качество клеточек (и состоящих из них разных тканей тела) не ухудшалось с каждым новым поколением народившихся клеток; наступает старость, тело худеет, полезные ткани его заменяются жиром, стенки сосудов, по которым текут соки вашего тела, слабеют, лопаются под напором крови в разных местах тела, производя разные болезни и смерть. Это смерть естественная, «счастливая» — от старости…
У нас же клеточки имеют возможность вступать в связь с другими клеточками и размножаться почкованием <…>. Это есть слияние двух клеточек в одну, последствием чего ослабевшие клеточки обновляются и становятся молодыми и сильными <…>; регуляторы не дают им стариться, но они не дают и возрастать им далее известного предела; общий же объем их не изменяется, потому что количество материала каждой особи неизменно…
— Да, мы видим, — говорили эти счастливые создания, — что вы перестаете нас понимать. Мы попытаемся объяснить вам с другой точки зрения возможность чрезвычайного долголетия и даже физического бессмертия. Взгляните на ваше человечество, как на одно целое. Разве в массе оно не бессмертно?! Разве целое это умирает, а если и умирает, то разве продолжительность его жизни имеет определенные границы? Кто окажет, сколько тысяч или миллионов лет оно проживет?
Представьте себе человечество единым существом, как один из нас, и сделайте сравнение; сходство выйдет поразительное: ваши люди — это разные клеточки одного нашего тела; ваши инстинкты, ваша любовь и, пожалуй, разум — это регуляторы, поддерживающие существование целого и не дающие ему состариться и умереть; если взять для сравнения весь ваш органический мир, с атмосферой и почвой, сходство выйдет еще поразительней: разве вы не живете одним и тем же количеством вещества, принадлежащим вашей планете, как и каждое из наших тел? Разве вас не питает, в конце концов, Солнце, как и нас? Разве извне, из другого мира (с другой планеты, что ли), поставляется этому великому (хотя и жалкому) органическому телу вода и пища? Может быть, вам даются слуги, деньги, особый воздух?.. Ничего не дается, и все-таки всего хватает и не может не хватить, пока светит Солнце и пока размер «великого тела» не возрастет излишне насчет неорганической материи. И эти регуляторы, препятствующие чрезмерному возрастанию его, вы легко себе вообразите… <…>
— Наше тело, — говорили туземцы, — изображает в малом виде органическую жизнь Земли <…>. Так и вы — люди — будете счастливы, и поколения ваши не вымрут при благоразумии с вашей стороны.
— Это верно, человечество не умирает и живет, как одно из ваших удивительных существ, — оно бессмертно, — заметил я. — Но вы покажите мне пример индивидуальной неопределенности жизни на Земле…
