Екатерина Русак - Вор черной масти
Но, как оказалось, урки-жиганы были не просто налетчики-грабители, они имели определенные марксистские идеалы, прикрываясь которыми, они могли запросто грабить почтовые кареты, банки, богатые дома. Они считали себя революционерами, действующими на благо народа. Часть награбленного они действительно отдавали в казну нарождающейся революции, подкармливая различные антиправительственные течения и партии. И это был их щит, которым урки-жиганы с большим успехом прикрывались от закона. Если по царскому суду простого бандита могла ждать каторга сроком на десять лет, и даже высылка на Сахалин, то пылкий революционер легко мог отделаться двумя годами заключения и ссылкой. Не в Сибирь, а ссылкой, которая подразумевала не появляться в черте двух крупнейших городов: Москвы и Санкт-Петербурга.
Но вот грянула Революция, которая принесла жиганам множество тревог и неудобств. Их положение заметно ухудшилось. Не тяжелыми статьями законов, а отсутствием идеи. Если в стране все стало народное, то теперь всякий грабеж нельзя было назвать сделанным на благо революции. Контрреволюции, да. Но это было уже опасно. Могли и расстрелять. Тем более значительная часть революционеров: эсеров, меньшевиков и других, тоже оказалась в тюрьмах. Урки смотрели на них теперь не как на "братьев", а своих врагов. Часть жиганов отошла от воровской традиции, но другая часть уцелела, уйдя в подполье. И они не прогадали. С 1927 года на каторгу потянулись раскулаченные крестьяне. Остатки жиганов поняли, что наступило их время. Были произведены некоторые перестановки в воровском законе, и к тридцатому году в СССР образовалась новая молодая масть черных воров, которые тоже именовались урками, но не жиганами, а "Ворами в законе".
Я не удержался и шепнул Василию вопрос о Сталине:
- А усатый, по-твоему, тоже был жиганом?
- А ты как кумекаешь? - Василий даже перестал меня колоть иглой.
- Не стал бы он всю страну в лагерь превращать, если бы не был жиганом в молодости, - ответил я. - Гуталинщик наш три года в Сибири в ссылке провел.
Василий криво усмехнулся. Потом ответил:
- Если бы он был "Иваном", никогда бы так не поступил... Не дорос он до Ивана. Не дорос...
Воровская фенька оказалась сложной. Многие ее слова имели по несколько значений. Кроме того были ее различные диалекты. Например, "туфта"[7] или "тухта". Слово вроде бы одно, но по тому, как его произносить, можно иногда узнать в каких лагерях сидел арестант.
Через два месяца работа над набивками была закончена. Василий с помощью химии мастерски состарил их, и я любовался своим изрисованным торсом в зеркале.
- Ну и как успехи у нашего ученика? - поинтересовался майор Волосников у Василия, когда его работа была закончена.
- Быстро наблатыкался, - произнес Василий. - Ботает по фене как соловей, заслушаешься. Не каждый вор его поймет до конца.
Я был прилежным учеником и, подтверждая слова Василия, осыпал Волосникова скороговоркой длинных, замысловатых фраз на фенечке, от которых у него округлились глаза.
Волосников тоже активно работал со мной параллельно с Василием, но больше по общим вопросам.
Чтобы полностью соответствовать облику вора-рецидивиста Рабера, меня ночью тайно вывозили к стоматологу, который заменил мне два передних, выбитых в Читинской тюрьме зуба на золотые коронки.
Я думаю, что мои выбитые зубы - не простое совпадение, а закономерный закон моего внедрения в прошлое. У настоящего Рабера именно эти зубы заменял золотой мост...
Бормашина, древняя как все, что меня окружало, больше походила на средневековое орудие пытки. Но меня спасало от свирепой боли то, что я имел возможность перед тем как сесть с стоматологическое кресло принимать внутрь немного спирта, который действовал как наркоз. Что еще оставалось делать? Но зато коронки мне поставили добротные, на совесть и я как-то сразу к ним привык.
04 мая 1949 года. 12 часов 33 минуты по местному времени.
Конспиративная квартира МГБ город Чита.
***
Однажды Волосников предложил мне сыграть в карты.
- Карты, - стал объяснять он мне, - важная составляющая в жизни блатного. На них играют на интерес, больше на деньги, но случается и на свою жизнь или чужую. Иногда проигрывают не только часть тела, но и людей и целые бараки...
Я усмехнулся и взял в руки новую колоду карт:
- Во что играть будем, гражданин начальник?
И ловким движением я перебросил по воздуху карты по одной из левой руки в правую. На короткий момент колода превратилась в мехи гармошки. Красиво.
Волосников качнул головой, выражая восхищение, спросил:
- Василий научил? - с любопытством спросил он.
- Не смеши, начальничек, - развязно ответил я, ловко тасуя колоду, и объявил: - В двадцать одно!
Я скинул в раздачу по три карты. Волосников взял свои карты, попросил еще одну. Я сдал ему и, не смотря в свои карты, положил себе четвертую.
- Вскрываемся? - я откровенно веселился.
- Перебор! - Волосников бросил карты.
- Двадцать одно! - объявил я и перевернул свои карты. На столе лежали два короля, дама и десятка.
- Поразительно! - восхитился Волосников. - А ну-ка, попробуем по другому!
Майор вытащил из кармана брюк другую колоду игральных карт, уже не новую и протянул мне:
- Тасуй!
Я взял карты. Задумчиво стал их перетасовывать. Я словно слушал, как они дышат. Сделал крест, смешав в одну колоду заранее разделенные две стопки, снова перетасовал, и снял верхнюю. Держа ее рубашкой к себе, показал Волосникову, назвав:
- Семь крестей!
Взял вторую, повторив жест:
- Валет бубен! Крапленая колода!
Волосников даже вскочил:
- Такое умел делать только Рабер!
- Конечно, - спокойно согласился я. - А разве я не Рабер, гражданин начальник?
- Но когда ты этому научился? Ты что-то вспомнил?
- Нет. Но как говорят буддийские монахи мы всегда раньше кем-то были. Может я и был раньше Рабер или Рабер был мною? - загадочно ответил я.
Волосников по привычке провел указательным пальцем по бровям:
- Предлагаю провести еще одну тест-проверку.
- Каким образом? - заинтересовался я.
- Рабер был неважным стрелком. Да и вообще огнестрельным оружием пользовался крайне редко. Но зато умел великолепно умел бросать ножи. Что ж, посмотрим, как ты справишься с этим заданием.
Я справился. Через неделю я уже бросал ножи не хуже циркового артиста, заранее зная место, куда воткнется отточенное лезвие. Это были не ножи спецназа или специальные ножи. Нет. Я бросал различные финки, шабер, столовые, заточки.
Волосников взглянув на мои результаты, остался ими доволен. Только сказал:
