Дмитрий Янковский - Третья раса
– Ну подскажи мне другой способ! Катер выдержит натиск волн минут десять, тебе этого времени с лихвой хватит на то, чтобы догнать «Рапид». А там я тебя подниму, не дрейфь!
Совершенно ошалев от ужаса и рвущейся наружу истерики, я распахнул дверь и кубарем скатился с лестницы, разбив локоть об одну из ступенек. Тут же меня шарахнуло крепким порывом ветра, я не удержался и грохнулся головой в переборку. Из глаз посыпались искры, но я нашел в себе силы протиснуться в коридор станции и задраить за собой дверь.
В голове продолжало гудеть, когда я сбежал по трапу в эллинг и запрыгнул на борт катера. Увидев это, дельфины забеспокоились, и я подумал, что они могут оказаться полезными там, на глубине тридцати метров. Однако бежать к коммутатору у меня не было времени, так что я просвистел телеграфным кодом сигнал бедствия древних моряков. Это были всего три буквы – SOS, – так нас учили в учебке. Раз Тошка знал телеграфный код, то он должен был это понять. А вот проверить его реакцию у меня не было ни времени, ни желания – захотят, пойдут следом, а силком их все равно не заставишь. Я врубил турбины на малый ход и чуть приподнял катер над водой, проверяя систему глиссирования. Прямоточных моторов на этих скорлупках не было предусмотрено, так что придётся обходиться стандартной оснасткой.
Когда ворота эллинга распахнулись на достаточный угол., я до максимума довел напряжение поля глиссирования и полностью раскрыл диафрагмы турбин. Катер рванулся вперед, как снаряд из ракетомета, но я успел опустить герметичный акриловый кол-пак раньше, чем оказался в бушующем океане. И тут же шторм вцепился в меня, как голодные акулы вцепляются в брошенный за борт дохлый скафандр. Первой же волной шарахнуло так, что затрещал корпус, и я сильно пожалел, что не пристегнулся заранее. Пришлось делать это под непрерывным натиском стихии, да ещё с лицом, разбитым о приборную панель.
Наконец, пристегнувшись, я кое-как выровнял катер. Утирая текущую из носа кровь, стиснув штурвал до побелевших костяшек пальцев, я старался вести катер так, чтобы попадать между гребнями волн. Это был единственный способ удерживать днище в паре метров над водой, в почти непрерывном полете за счёт мощности генераторов глиссирования. Но, учитывая силу ветра и скорость набегающих волн, это было очень непростой задачей. В общем, мне приходилось беспрестанно маневрировать, при этом удерживая среднее направление строго на север. Это главное – отойти подальше от «Тапрабани», иначе океан расшибет меня о станцию в плоскую, как скат, лепешку.
В конце концов радар показал достаточное удаление от опасного объекта. Теперь надо было взять пеленг на «Рапид» и не отклоняться от него ни на градус, потому что никаких других ориентиров в сумасшедшей пляске воды, волн и молний отыскать не получится… Я дал курсовому автомату поймать сигнал радиомаяка, включенного Долговязым, но большой надежды на электронное управление не было, так что я перекинул метку еще и на сетку радарной проекции. Автомат автоматом, но он не был рассчитан на такие условия, так что я постоянно подстраховывал его и подправлял штурвалом.
И все-таки, как ни старался, волны то и дело доставали меня. Каждый такой удар походил на автомобильную аварию на небольшой скорости – рывок, скрежет, вой измученного металла и скрежет пластика. Не говоря уже о том, что организм тоже выдерживал натиск с трудом – у меня перед глазами колыхалась красноватая пелена, а кровь из носа текла уже двумя непрерывными ручьями. Один раз я ударился головой о прозрачный колпак, да так сильно, что на миг потерял сознание. Выручил курсовой автомат, сохранивший, несмотря на рывок, направление на выбранный пеленг. На лбу у меня вскочила огромная шишка, а к горлу подступил тошнотворный ком. Видимо, от легкой контузии начал сдавать вестибулярный аппарат.
Управлять катером становилось все труднее. У меня дрожали руки, голова шла кругом, а видно не было ровным счетом ничего, кроме водоворотов пены на обзорном колпаке. Еще время от времени рассекала пространство низкая молния, оставляя на сетчатке негативный фотоснимок. Однако даже гром не мог спорить по силе воздействия с натиском волн. Единственным ориентиром во Вселенной являлась для меня метка пеленга на радарной проекции – крохотная янтарная мушка в зеленой паутине полярных координат.
И я испугался. Точнее, не я сам, а тот зверь, который живёт в каждом из нас, то первобытное существо, которое руководствуется не разумом, не долгом, а одними инстинктами. Однако иногда, особенно в критические моменты, этот зверь так прочно перехватывает инициативу, что с ним непросто справиться. Этот зверь понял, что смерть вот она, рядом, – одна-две ошибки с выбором курса, и все, конец. Он заметался внутри, склоняя к рефлекторным, необдуманным действиям, а я не выдержал и закричал от ужаса и бессилия.
Спасла мысль о Леське. Достаточно было представить, что она погибла, что мои усилия не помогут и что я не смогу жить без нее, как зверь тут же ослабил хватку, и мне удалось вернуть управление под контроль разума. На самом деле мне не верилось, что ее может убить океан. Кого угодно, но только не ее. Это было бы просто нечестно.
Зверь же внутри меня выл и корчился от дикого первобытного ужаса перед стихией. Он с огромной скоростью придумывал разнообразных богов, поклонялся им, низвергал за беспомощность и придумывал новых. Я как-то сразу, в течение коротких мгновений, понял суть всех религий, Все верования разумных существ созданы под действием страха смерти. Все они призваны сделать только одно – отодвинуть ужас неминуемой гибели так, чтобы он хоть какое-то время не мешал жить. Все духовные и философские задачи вторичны. Они родились чуть позже, когда ледяной страх грядущего Ничто чуть разжал когтистые пальцы.
Этот страх редко когда удается ощутить в чистом виде, но кошмарнее его нет ничего. Он приходит только на самом краю, когда смерть дышит в затылок, когда ее видишь, а не просто знаешь о ее теоретическом существовании. Наверное, такой страх испытывают копытные травоядные в тот момент, когда в них впиваются когти хищника. Некоторым удается вырваться, но я с трудом представляю, как им удается пережить это пограничное состояние между жизнью и смертью. Травоядных скорее всего выручает полное отсутствие интеллекта, но даже совсем без мозгов я бы никому не пожелал испытать такое.
А у меня таким было не мгновение, не два, не три, Я оказался в когтях грозного хищника по имени Океан, от которого вообще нет спасения. То есть я ещё был жив, но уже умер, смерть была неотвратима и неизбежна. Зверь во мне понял, что как бы руки ни крутили штурвал, это напряжение невозможно будет удерживать долго. И если не эта волна, так другая всё же настигнет и уничтожит катер, сомнет его и утащит в глубину океана. Я живо представил, как мое тело медленно опускается на базальтовое дно.
