Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика
Но, как я уже сказал, было слишком поздно. Обычно Паламед откликался на приглашение выпить двойной бренди, но в глубине души я знал, что он тоже отступился от меня. Я очень давно не получал от него писем и теперь понял, что с моей стороны ошибкой было не узнать, как у него дела.
— Кто-то должен сделать что-то с этими водорослями, — пожаловался коренастый молодой человек, который обычно парковал свою спортивную машину у входа в кафе. — Воняет ужасно.
— К утру их не будет, — произнес я. Я не хотел говорить голосом пророка, но слова мои прозвучали громко и грубо, словно удар бронзового колокола, и все разговоры прекратились.
Люди посмотрели на меня — и те, кто стоял снаружи, и те, кто находился в кафе. Даже собака, дремавшая у столика на улице, вытянула шею и искоса взглянула в мою сторону. Собравшиеся замолчали — так молчат смущенные люди, которые, сами не зная почему, желают оказаться в другом месте и боятся того, что должно произойти в следующий момент.
— Я… биолог, — продолжал я обычным голосом. — Такие водоросли — известное явление. За ночь они рассеются.
Тишина продолжалась еще несколько секунд, затем разговоры возобновились, но уже тише. Даже парень со спортивной машиной стал вести себя скромнее.
Я сказал правду. Так или иначе, но водоросли должны были скоро исчезнуть, и весьма вероятно, я исчезну вместе с ними, думал я.
Время шло, и зловоние становилось все сильнее. Кафе закрылось, персонал и клиенты спаслись бегством в места, где можно было дышать. Около пяти мои соседи тоже начали покидать свои жилища, и в это время прибыла пожарная бригада, люди из водоохранного отдела, полиция и несколько бригад телевизионщиков.
Через час на берегу остались только пожарники в респираторах; они переходили от дома к дому, проверяя, все ли покинули помещения. На северном краю пляжа журналисты брали интервью у какого-то человека — без сомнения, это был эксперт, пытавшийся объяснить, почему ядовитые миазмы сосредоточились именно в этом месте и рассеивались на расстоянии трехсот метров от центра пляжа.
Перед наступлением темноты поперек улицы примерно в восьмидесяти метрах от моей квартиры натянули ленту с надписью «проход запрещен» и трилистниками, знаками биологической опасности. Пожарники постучали ко мне в дверь и окликнули меня хриплыми голосами, приглушенными масками, но я не отозвался, и они ушли. Возможно, они видели меня с пляжа, но, несмотря на респираторы, решили не задерживаться в отравленной атмосфере. Море булькало и кипело от ядовитых паров, и на волнах покачивались комки водорослей размером с ресторанный холодильник. Через некоторое время комки начали отделяться от основной массы водорослей, и волны понесли их к берегу, словно брошенные лодки; за ними тянулись щупальца водорослей, напоминавшие лассо с липучками.
Солнце садилось за город, а я наблюдал за водорослями, мысленно прикидывая, где именно они высадятся на берег. Когда солнце село, уличные фонари и прожектора, обычно освещавшие пляж, не зажглись, но это меня не волновало. Темнота была мне не просто другом, а близкой родственницей. Однако отсутствие искусственного освещения вызвало беспокойство у бригад по работе с опасными веществами, особенно после того, как они не смогли включить свои портативные генераторы и прожекторы, а грузовик, который они хотели отправить по улице, заглох и остановился, едва успев отъехать от обочины.
Я насчитал тринадцать комков, но в море их наверняка было еще больше, или остальные так низко сидели в воде, что я не заметил их. Мой враг был умен, он никогда не недооценивал меня, а может быть, решил, что я смогу позвать на помощь.
Я тоже думал, что смогу позвать на помощь, это была глупость, ошибка, порожденная старой дружбой, опасностями, давным-давно встреченными вместе, перепиской с друзьями. Я никак не думал, что мои товарищи, пережив две войны, могут погибнуть в мирной обстановке. Я был убежден, что они пали жертвами некоего врага, поскольку трансформации, которым мы подверглись во время обучения, почти исключали смерть от болезни или несчастного случая.
— Анакс, Балан, Паламед, — прошептал я. Наверное, на древесном некрополе появился аккуратный ряд из трех новых деревьев смерти, с табличками у подножия, на которых написаны их имена. Возможно, какой-нибудь нефиней[93] прямо сейчас вырезает на табличке мое имя и готовит саженец. Они всегда знают обо всем заранее, эти водоносы и дровосеки.
Я отогнал эти мрачные мысли. Если мое время пришло, подумал я, значит, такова судьба, но я не стану ждать в темной квартире, сдавшись на милость победителя, подобно дряхлому королю, который слишком устал и ослабел, чтобы сопротивляться убийцам.
Я снял с глаз тряпку и повязал ее вокруг шеи — вообще-то это и был шарф. Из одежды я оставил только его, сбросил белые хлопчатобумажные брюки, белую футболку и белье.
Палку я осторожно сломал о колено и снял две деревянные трубки со спрятанной внутри шпаги. Я взял оружие и по традиции отсалютовал своим врагам на пляже.
Покончив с церемониями, я придал своей коже, волосам и глазам темно-зеленый цвет, почти черный, как ночь, и, на мгновение сосредоточившись, нарастил вокруг защитный слой молодой коры, стараясь не сделать ее слишком твердой и накладывая слои таким образом, чтобы она не мешала движениям. Новички часто совершали ошибку, наращивая слишком толстую броню, и в результате оказывались хорошо защищенными, но совершенно неповоротливыми. Со мной такое произошло в далекой юности, и с тех пор я был осторожен.
Поднялся слабый ветерок, и мерзкий запах водорослей изменился, стал даже приятным. Я насчитал тринадцать мягких шлепков, исходивших со стороны пляжа, и понял, что комки-узлы открылись.
Не было смысла привлекать тварей в город, и я просто отправился по улице в сторону пляжа; по пути я остановился, чтобы молча попрощаться с кафе. Кофе у них был неплохой.
Я дошел до перил, окружавших место для прогулок, замер около большого камня, на котором восседала бронзовая русалочка, и оглядел пляж. На небе светили звезды, но луны не было, и я подумал, что море и песок необыкновенно прекрасны. Людям следует чаще выключать фонари, хотя даже тогда они не будут видеть того, что вижу я.
Тринадцать возникли из своих комков — хотя мне скорее следует называть их стручками. Теперь, как следует разглядев их, я понял, что шансов выжить у меня еще меньше, чем я предполагал. Я ожидал встретить громоздкие, грубые имитации женщин, похожие на болгарских штангистов, вооруженные тяжелыми двуручными топорами. Эти топоры могли наносить сокрушительные удары, но я надеялся, приложив некоторые усилия, избежать их.
