Георгий Мартынов - Спираль времени. Гость из бездны
Если он выберет жизнь, Люций (да и не он один) будет работать дни и ночи, все силы будут брошены на изыскания. Ученые Земли свяжутся с учеными Фаэтона, сделают все, чтобы спасти его.
Измученному, отчаявшемуся человеку малейшая отсрочка кажется якорем спасения.
Волгин колебался. Он верил словам Ио, что никакие отсрочки не спасут, что современная наука, даже на Фаэтоне, не сможет ничего сделать. Конец неизбежен.
Он понимал, что если примет решение о немедленной смерти, то выполнять его, видимо, придется Люцию. Как тяжело ему будет! Но ведь все равно придется, если не сейчас, то через два года. Когда Мария улетит, жизнь станет непереносимой… неподвижная жизнь.
А что если…
Волгин вздрогнул от пришедшей в голову мысли. Нет, это немыслимо, невозможно! А почему? Ведь стало же возможным в тридцать девятом веке то, что казалось немыслимым в двадцатом.
Если сделать так, всем будет легче — Люцию, Ио, Марии…
И вдруг — почему, откуда это взялось? — Волгину страстно захотелось жить. Извечный инстинкт самосохранения внезапно проснулся и властно зазвучал в его душе. Неестественное спокойствие покинуло его, сменившись жаждой жизни, движений, чувств, мыслей
Волгин поднял голову и пристально посмотрел на Люция.
— Отец, — сказал он, — каждому человеку свойственно бороться за свою жизнь. Я хочу знать, есть ли хоть какая-нибудь надежда найти средство лечения моей болезни за время, остающееся в моем распоряжении.
— Небольшая, но есть, — тотчас же ответил Люций. Ио покачал головой.
— Нельзя обманывать тебя, Дмитрий, — сказал он. — В Люций говорит отцовское чувство, ему кажется возможным то, чего он страстно хочет. Это самообман. Современная наука не может найти средство.
— Значит ли это, что подобная болезнь вообще неизлечима?
— Таких нет и не может быть. То, что невозможно сейчас, возможно в будущем. Для данного случая — в отдаленном будущем.
— Такого ответа я и ждал. Сделаете ли вы то, о чем я попрошу вас?
— Мы сделаем для тебя все!
— Тогда я скажу вам мое решение. Я хочу жить. Ваша наука не может дать мне такой возможности, не может вылечить меня. Предоставим это другой науке.
— Ты говоришь о фаэтонцах? Но я сказал уже…
— Нет, — перебил Волгин, — я думаю не о фаэтонцах. Люций задрожал: он понял!
— Объясни, — попросил Ио.
— Все очень просто. Я уже был болен неизлечимой болезнью, и наука того времени не могла спасти меня. Но ваша наука вернула мне жизнь. Повторим опыт. Я понимаю, это опасно, рискованно… Вторично может не удастся… Но ведь я обречен, я ничего не теряю. Сейчас, когда я еще здоров, заморозьте меня… или сделайте как-нибудь иначе… вам виднее. А через тысячу лет, скажу точнее, ко дню возвращения экспедиции с Грезы, ученые того времени пусть попытаются снова воскресить меня. Удастся — хорошо. Не удастся — повторяю: мне терять нечего.
— Это твое окончательное решение? — спросил Люций.
— Да, окончательное. Если нельзя этого сделать, я умру немедленно.
— Дмитрий, — сказал Ио, — ничего невозможного нет в твоем решении. Мне это представляется лучшим выходом. Но подумал ты, что будешь делать через тысячу лет? Ведь даже у нас тебе трудно.
— Я буду там не один. Космонавты с “Ленина” в таком же положении. А может быть… — Волгин наклонился вперед. — Может быть, ты, отец…
— Да, ты прав, — взволнованно сказал Люций. — Я тебя не покину. Иди, Дмитрий! Иди в будущее. Я уверен, все будет хорошо. И мы с тобой снова встретимся.
4Времени нельзя было терять. Шансы на успех давало только быстрейшее выполнение плана — пока Волгина не поразила надвигающаяся болезнь. Там же, на острове Кипр, в самом спешном порядке велись необходимые приготовления. Глубоко под землей строилось просторное помещение, устанавливались автоматические аппараты, действие которых было рассчитано на много веков. Время возвращения экспедиции с Грезы было точно известно. Тело Волгина будет лежать тысячу сто шестьдесят лет.
Никто не сомневался, что наука будущего сумеет вторично вернуть его к жизни. Для прогресса на том уровне, на каком он находился в девятом веке Новой эры, свыше тысячи лет — срок чудовищно огромный.
Все человечество Земли и Фаэтона уже знало о принятом решении. Фаэтонские ученые одобряли его.
Перед отлетом на Кипр Волгин по аппарату всемирной телеофсвязи поблагодарил всех людей за любовь к нему, за то, что его вернули к жизни, и попрощался.
— Я передам вашим потомкам, — закончил он свое выступление, — привет от моего и вашего века. Будьте счастливы в жизни и труде! Прощайте!
У него не было ни сомнений, ни колебаний. С твердой уверенностью в благополучном исходе шел он на вторую смерть.
— Для тебя, — говорил он Марии, — все эти века пройдут как несколько коротких лет. И я увижу тебя, как только открою глаза. Обещаешь мне это?
— Конечно, Дима! Мы все встретим тебя. И не только мы.
Волгин знал, о чем она думает. Решение Люция сделать длительный перерыв в жизни с помощью анабиосна было известно всем. Лет через пятьдесят, или немного позже, он также уйдет из современной жизни, чтобы проснуться в будущем. Были моменты, когда казалось, что об этом же думают Владилен и Мэри.
Лет десять назад это еще не было возможным. Анабиосон допускался на век или полтора, но не больше. Теперь, после работы над Волгиным, наука получила другие перспективы. Все, связанное со смертью и анабиозом, было изучено гораздо глубже, и намерение Люция подкреплялось необходимостью практической проверки новых данных. Кроме желания снова увидеться с Волгиным, Люцием руководили и чисто научные соображения.
— Задуманное вами, — сказал Носи, разговаривая с Волгиным по телеофу, — очень важно. Опыт вторичного оживления сыграет огромную роль в развитии даже будущей науки. На вашем месте я гордился бы собой.
— Собой я не горжусь, — ответил Волгин, — Но своей ролью объекта науки могу гордиться.
— Я об этом и говорю.
Вместе с Волгиным на Кипр вылетели все его друзья, кроме маленького Дмитрия, от которого скрыли, что его друг улетает навсегда. Эра тоже сопровождала Волгина и на несколько дней поручила внука воспитателям детской площадки.
“Может быть, я увижу и его, — подумал Волгин, прощаясь с ребенком. — Если Владилен и Мэри решатся последовать примеру Люция, не будет ничего удивительного в том, что Дмитрий не захочет расстаться с родителями. Правда, тогда он будет уже вполне взрослым, даже старым, с нашей прежней точки зрения”.
— Ты скоро вернешься? — спросил Дмитрий.
