Франк Шетцинг - Стая
Обратное падение на землю.
Никогда прежде Уивер не случалось столько пережить за такое короткое время. Внезапно у неё возникла тысяча вопросов. Где находятся города Ирр? Где возникает биотехнология? Как они производят Scratch? Что она вообще увидела из чужой цивилизации? Что ей показали? Всё? Или вообще ничего? Был ли это плавающий город?
Или только его часовые?
Что ты видишь?
Что ты видела?
Я не знаю.
* * *
Духи
Вверх, вниз. Вверх, вниз.
Какая тоска.
Волны поднимают и опускают «Дипфлайт». Он держится на поверхности, прошло уже много времени с тех пор, как Уивер поднялась со дна. Она чувствует себя уже как в шизофреническом лифте. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Высокие, но равномерные волны.
Открыть купол опасно: «Дипфлайт» мгновенно начерпает воды. И ей ничего не остаётся, как просто лежать и моргать глазами в надежде, что море когда-нибудь успокоится. Топливо ещё есть. Недостаточно, чтобы добраться до Гренландии или Шпицбергена, но хотя бы приблизиться к ним. Однако пока штормит, ей надо поберечь резервы: плыть по волнам было бы бессмысленно, а погружаться ей не хотелось. Как только успокоится шторм, она пустится в круиз. Хоть куда-нибудь.
Она не знает в точности, что пережила. Но если существо там, на дне, пришло к выводу, что человек имеет нечто общее с Ирр, пусть хотя бы запах, то чувство могло победить логику. Тогда человечеству будет даровано время. Кредит, который выплачивают добровольно.
Больше Уивер ни о чём не хочет думать. Ни о Сигуре Йохансоне, ни о Сэм Кроув и Мёррэе Шанкаре, ни о мёртвых — о Сью Оливейра, Алисе Делавэр, Джеке Грейвольфе. Ни о Сэломоне Пике, ни о Джеке Вандербильте, ни о Лютере Росковице, ни тем более о Джудит Ли.
Ни о Леоне, потому что это самая страшная мысль.
Но всё же она думает.
Они возникли перед ней все, будто собрались на вечеринке.
— Наша хозяйка — само очарование, — говорит Йохансон. — Но ей не мешало бы позаботиться о приличном вине.
— Что ты хочешь? — сухо возражает Оливейра. — Это же батискаф, а не винный погребок.
— Есть вещи, которых я вправе требовать.
— Слушай, Сигур, — смеётся Эневек. — Ты бы её поздравил. Как-никак, она спасла мир.
— Весьма похвально.
— Она спасла? — спросила Кроув. — Мир?
Все растерянно замолчали.
— Давайте честно. — Делавэр передвинула жвачку из-за одной щеки за другую. — Миру на это плевать. Ему лететь сквозь космос что с нами, что без нас — разницы нет. Спасти или погубить мы можем только нас самих.
Эневек согласился:
— Атмосфере всё равно, сможем мы ею дышать или нет. Если человек перестанет существовать, не будет и этой человеческой системы оценок и не будет разницы: что болото, пузырящееся серой, что Тофино в солнечный день.
— Точно, Леон, — кивнул Йохансон. — Выпьем вино понимания. Человечество всего лишь побочная ветвь. Коперник отодвинул Землю из центра мира на край, Дарвин сорвал у нас с головы венец творения, Фрейд показал, что человеческий разум бессилен перед бессознательным. До последнего времени мы были хотя бы единственными организованными умниками на этой планете, но теперь явились старые хозяева и вышвырнули нас вон.
— Потому что Бог нас покинул, — говорит Оливейра.
— Но не совсем, — сказал Эневек. — Карен выхлопотала нам отсрочку.
— Но какой ценой! — Йохансон вытягивает лицо. — Скольким из нас пришлось умереть.
— Невелика потеря, — поддразнивает его Делавэр.
— Только не делай вид, что тебе всё нипочём.
— Просто я очень храбрая. Это только в кино гибнут всегда старые, а молодые остаются в живых.
— Старые гены уступают место более молодым и здоровым, — сухо пояснила Оливейра, — которые гарантируют оптимальное размножение.
— Не только в кино, — кивнула Кроув. — Если старые живы, а молодые умерли, то в глазах многих это не хэппи-энд. Даже такое романтическое дело, как хэппи-энд, является результатом биологической необходимости. Нет ли у кого-нибудь сигареты?
— Ни вина, ни сигарет, — недовольно бурчит Йохансон. — И даже такой мудрый старый учёный должен умереть ради этих безмозглых обывателей, единственная заслуга которых состоит в том, что они молоды.
— Спасибо, — язвительно сказала Делавэр.
— Я не тебя имел в виду.
— Спокойно, дети, — подняла руки Оливейра. — Одноклеточные, обезьяны, чудовища, люди — всё это — биомасса. Нет причин для волнения. Наш вид предстаёт совсем в другом образе, если посмотреть на него в микроскоп или описать в биологических понятиях. Мужчина и женщина превращаются в самца и самку, целью жизни особи становится добыча пищи, а пища становится кормом…
— А секс становится спариванием, — весело добавила Делавэр.
— Совершенно верно. Войну мы переименуем в сокращение популяции, а в худшем случае в угрозу поголовью, и нам уже не придётся отвечать за нашу глупость, потому что мы всё спишем на гены и инстинкты.
— Инстинкты? — Грейвольф обнял Делавэр. — Ничего не имею против.
Все захихикали.
— Итак, чтобы вернуться к вопросу хэппи-энда, — сказал Эневек.
Все посмотрели на него.
— Я знаю, можно поставить вопрос, заслуживает ли человечество продолжения рода. Но никакого человечества нет. Есть только люди. Отдельные люди, у каждого из которых найдётся куча причин, почему ему нужно выжить.
— И почему хочешь выжить ты, Леон? — спросила Кроув.
— Потому что… — Эневек пожал плечами. — Очень просто. Потому что есть кто-то, ради кого я хотел бы жить.
— Хэппи-энд, — вздохнул Йохансон. — Я так и знал.
Кроув улыбнулась Эневеку.
— Ты что, наконец влюбился, Леон?
— Наконец? — Эневек задумался. — Да.
Они продолжали беседу, и их голоса постепенно стихали в голове Уивер, смешавшись с шумом волн.
Мечтательница, подумала она. Бедная мечтательница. Она опять одна.
Уивер плачет.
Примерно через час шторм утихает. Ещё через час прекращается ветер, и волны разглаживаются.
Три часа спустя она решается открыть купол.
Её охватывает ледяной холод. Она смотрит вдаль и видит, как вынырнул и снова исчез горб. Это не косатка, это что-то покрупнее. Следующее выныривание происходит уже ближе, и из воды показывается мощный хвостовой стебель.
Горбач.
Она раздумывает, не закрыть ли снова кабину. Но что её батискаф против многотонной туши горбача? Хоть лежи она в закрытой кабине, хоть сиди в открытой — если кит не захочет, чтобы она осталась живой, то ей и не жить.
Горб показывается из серой воды второй раз. Животное гигантское. Оно остаётся на поверхности, совсем рядом с лодкой. Оно проплывает так близко, что Уивер могла бы дотянуться до его бугристой головы. Кит поворачивается на бок, и его левый глаз несколько секунд разглядывает маленькую женщину в лодке.
