Борис Казанов - Открытая книга
Николай осторожно встал, открыл глаза. Туман исчез, мир проступил ярко, рельефно. Солнце светило не по-осеннему ярко, облака по небу плыли белые, толстые, словно барашки у доброго хозяина.
— Так, подними глаза, прямо надо мной, видишь? — повинуясь, Николай поднял взор, и обомлел. Прямо над головой Смирнова в воздухе обнаружилось полупрозрачное существо, что, в свою очередь, с любопытством рассматривало Николая. Размером с крупную птицу, стрекозиные крылышки трепещут часто-часто, фигура почти человеческая, только эфемернее, тоньше, да и ноги больше напоминали птичьи. — Это сильф, мне он представился, как Легкий Ветерок, Смирнов улыбался, глядя на отвисшую челюсть Николая. — Ты хоть поздоровайся, невежа.
— Привет, — язык прилип к гортани, и Николаю понадобилось некоторое время, чтобы его отклеить и внятно поздороваться.
— Привет, — тоненько-тоненько, но вполне разборчиво пискнул сильф, рассмеялся, словно колокольчики зазвенели, и свечой взмыл в небо.
— Ух-ты, — только и смог вымолвить Николай.
— Выглядят стихиали очень по-разному. Есть сильфы огромные, что повелевают ураганами, облик их грозен, есть и такие, как наш приятель. Сейчас и с другими познакомишься.
Следующие несколько часов Николай только и делал, что удивлялся, столькими удивительными существами оказалась населена такая знакомая, казалось, земля. Сильфы кувыркались в воздухе, перекликались тонкими голосами, играли ветром, заставляя сухие листья кружиться столбами. По зову Смирнова из речных глубин явились ундины, плоть которых текуча, словно сама вода. Корявые коричневые и зеленые обитатели леса, отличные от пней и кустов только подвижностью, явились неохотно, и ушли сразу, как их отпустили. Удалось вызвать и саламандру: в языках пляшущего, возникшего из ниоткуда посреди поляны огня, явилось существо сколь странное, столь и прекрасное. Ящер, сотканный из оранжевого пламени, разевал пасть и в шипении его слышались Николаю треск горящего дерева, рев пожара, гул текущей лавы. Смирнов хлопнул в ладони, костер исчез мгновенно, не оставив следов.
— Нам пора.
— Уже все? — Николай настолько увлекся, что потерял счет времени.
— Да, тебе скоро уезжать. Но теперь всегда и везде у тебя будут друзья, помощники, советчики, правда, весьма капризные, как и сами стихии. Но людям помогают охотно, главное, относись к ним, как к равным, как к друзьям. Они это почувствуют, а помощь их часто бывает весьма полезна.
— А как мне их призвать? Я не умею.
— Это просто. Увидишь кого-нибудь из стихиалий, заговори с ним, как с человеком. А вызвать вот так, запоминай, — Смирнов сложил из пальцев причудливую фигуру. — Это огонь, — сложил другую. — Земля, — за землей последовали фигуры воды и воздуха. — Сложишь такую фигуру, и ближайший из духов соответствующей стихии явится на зов. Кроме того, есть еще слова. С их помощью призвать стихиалий получается еще быстрее. И Смирнов прошептал слова на ухо Николаю, предварительно осмотревшись.
— Да, я попробую запомнить, — Николай поскреб в затылке.
— Хватит череп чесать, до мозгов прочешешь скоро, — улыбнулся Смирнов. — Ты не пробуй, ты запоминай. Побежали лучше к дому.
И только кусты колыхнулись возмущенно, пропуская через себя два быстрых мужских тела.
Собрался Николай быстро, сложил выстиранные хозяйкой вещи, тщательно упаковал рукопись. Долго прощался с гостеприимной женщиной, что без боязни приютила чужака, и не просто приютила, а выходила, и поставила на ноги:
— Ох, знаю, надо тебе ехать, надо, иначе худо будет. Но удержаться не могу, — улыбалась Акулина сквозь слезы. — Три дня пожил, а стал как родной. Приезжай еще в гости, потом, когда все уладится.
— Я постараюсь, тетя Акулина. Не знаю только когда.
Обнялись на прощание, поцеловались троекратно по русскому обычаю. Хлопнула дверь, темнеющее небо укололо в глаза острыми иголочками осенних звезд. Послышался шум мотора, это Смирнов прогревал двигатель своего «Жигуля». За лесом тоскливо выла собака. Николай покрепче ухватился за сумку, дом остался позади большой, черный, грустным оком светилось одинокое окно. В небе, хорошо видимые даже в темноте, кувыркались беспечно дети воздуха, слышны были их залихватские песни. Около забора домовой учил жизни кого-то из младших сородичей, дворового или сарайного, оттуда доносились сочные шлепки, неразборчивое, но сердитое бормотание. На Николая даже внимания не обратили, мало ли кто тут шляется.
Смирнов вылез из машины, открыл багажник. Николай уместил сумку среди запасных частей, домкрата и еще каких-то непонятных, но явно нужных автомобилисту вещей. Настроение у Николая упало, опять предстояло бегство, но на этот раз без цели и смысла, просто из необходимости спасаться. Так, подумалось ему, бежит раненое животное от охотников, бежит, желая только, чтобы стих навсегда шум погони.
— Не переживай, — сочувственно сказал Смирнов, и огромная ладонь легла Николаю на плечо. — Все не так плохо. Ты выживешь и найдешь свое место на земле. Время от времени матери-земле нужны такие как ты, свободные маги. Такой маг подобен горной реке, что в буйстве своем создает новый ландшафт. Только вольный маг способен принести миру кардинальные перемены. Мы же, родовые маги, подобны равнинным рекам, без нас не могут жить люди, но внести в жизнь что-либо новое мы не можем, не способны, — мотор взревел и в лучах фар пошли мелькать дома, столбы, заборы. — Я, например, занимаюсь исключительно хитрыми и тонкими делами на территории России, но мощные, глобальные энергетические потоки мне недоступны, — в свет фар попала кошка, с истошным мявом кинулась спасаться под забор. — Ты способен перевернуть мир одним своим действием, одним шагом.
— Да ну, что я могу сейчас? Почти ничего.
— Это только тебе так кажется, — улыбнулся Смирнов. — На самом деле твои возможности очень велики. Скоро сам узнаешь.
Дальше ехали молча. Незаметно закончилась грунтовая дорога, под шинами зашуршал асфальт. Затем колдовским маревом электрического света вырос из-под земли город на фоне заката. Узкие, кривые улочки сменились современной магистралью и Смирнов начал искать место для парковки.
В кассе удалось взять билет на ночной поезд, проходящий, до Москвы. Деньги перекочевали к кассиру, оранжевая бабочка билета затрепетала в пальцах, не желая лезть в бумажник. После кассы направились в буфет. Есть не хотелось, особенно здесь, на фоне обшарпанных столов и грязного пола. Взяли по пиву. Долго сидели, молчали, янтарная жидкость лениво бултыхалась в стаканах, почти не убывая. Так молчат только мужчины перед долгой разлукой, сильные мужчины, что не умеют плакать и говорить «прощай».
