Александр Полещук - Падает вверх (Иллюстрации А. Блоха)
Я поехал в Москву и из Димкиной квартиры набрал заветный номерок.
«Помните, — говорю, — Мельникова? Донимал вас пару лет назад проектом летательного аппарата. Так вот, не желаете ли взглянуть?..»
— Вы испытывали нечто вроде злорадства? — спросил Платон Григорьевич.
— Совсем нет, — ответил Мельников. — Просто этот товарищ мне сказал как-то, что, по его мнению, прошла пора, когда великие открытия делались на чердаках. А я ему еще ответил, что открытия будут всегда производиться на вот этих чердаках, — Мельников постучал себя по лбу. — Конечно, мне было приятно…
— И он приехал, товарищ этот?
— Нет, прислал своего адъютанта. Мы как раз сидели за столом с Ушаковым и мечтали, когда его адъютант вошел в комнату.
«Мне поручили забрать модель», — говорит. «Этого вам никто не мог поручать, вы не так поняли, — сказал Ушаков. Он был в форме полковника и вообще при „полном параде“. — А вот не угодно ли взглянуть?»
Модель стояла на столе, и сверху была накинута скатерть. Медленно поднимается модель над столом, адъютант успел даже пару раз пожать плечами, а потом видит: появился просвет между скатертью и столом. Провел рукой — ничего нет.
«Доложу начальству, — говорит. — Только дрожит она у вас сильно…»
«Доложите и об этом», — отвечает Ушаков. С этого дня и пошло. Закрутилась карусель. Через год наша первая модель на миниатюрном реакторе вышла в космос.
— Но вы сказали, что модель ваша дрожала в воздухе, а вот когда я летал, то никакой вибрации не было.
— Это для нас и есть главный вопрос. Я понимал, что если увеличить число движителей, то вибрация будет все меньше и меньше… Стал вопрос о числе движителей и о сдвиге фаз между ними. И тут Димка приезжает ко мне сам не свой.
«Шесть! — кричит с порога. — Шесть движителей со сдвигом фаз в шестьдесят градусов между ними».
«Почему, — спрашиваю, — шесть?»
«Ты что, не помнишь?! — Я его таким никогда не видел, он ведь всегда спокойный и всегда колючий. — Ты не помнишь? А наш вампум. Шесть крыльев в замкнутом пространстве! Среднее звено цепи…»
Только он это мне сказал, как я вдруг все, все вспомнил. «Так вот что бродило в моей голове всю мою жизнь…» И если бы я уже не имел некоторого опыта в обращении с «сумасшедшими идеями», то второй раз мне пришлось бы плохо.
— Вы сказали что-то о цепи? — спросил настороженно Платон Григорьевич. — И перед этим вы также говорили про какую-то цепь… Это тоже какаято научная загадка?
— Да, загадка…
— И вы ее решили, конечно?
— Нет! — громко сказал Мельников и поднялся. — Нет, не решил, и если найдется человек, который избавит меня и моих друзей от этой загадки, то в ножки поклонюсь, Платон Григорьевич.
— Вы обязательно должны мне рассказать об этой цепи и обо всем, что с нею связано…
— Обязательно, Платон Григорьевич. Но рассказать о цепи — это рассказать вам о всей своей жизни. Обо всем без остатка…
ЗАГАДОЧНЫЙ ДИСК ПОЯВЛЯЕТСЯ И ИСЧЕЗАЕТ
Полковник вновь увез Платона Григорьевича, и много удивительного увидел он за эти дни.
Они вернулись по вызову Диспетчера и прошли прямо в его кабинет, где уже началось совещание. Платон Григорьевич хотел было уйти, но Диспетчер остановил его.
— Вам нужно послушать, Платон Григорьевич. Есть кое-что новое.
Спиной к Платону Григорьевичу стоял человек с забинтованной головой. Он что-то говорил собравшимся, но приход Ушакова и Платона Григорьевича помешал ему. Сейчас он снова заговорил, и неестественно бледная кисть его левой руки напомнила Платону Григорьевичу один из рассказов Мельникова. «Ну, конечно же, это Нартов», — подумал он.
— Я встретил их над кратером Тихо и пошел в орбитальном полете навстречу, — говорил Иннокентий. — Они имели вид конусов, больших зеленых конусов. Вскоре они повернули к Земле.
— Какая разница в скоростях была между вами? — спросил Диспетчер.
— Никакой… То есть была, но незначительная.
— А как наш локатор? — спросил Борис Ладожский. — Что показывал локатор?
— Ничего не показывал, Борис. Ни всплеска… На трассе Луна-Земля они трижды меняли форму. То это были конусы, то шары, то овалы…
— Но все фигуры осесимметричные! — сказал Диспетчер. — И это во всех без исключения встречах…
— Но почему ничего не дал локатор?.. — тихо сказал Ладожский.
— Дайте закончить, — сказал Диспетчер.
— Да, так при входе в атмосферу Земли они приобрели форму парашютного купола, только без строп. Это и раньше наблюдалось, поэтому я особого внимания не обратил. Но вдруг они окружили наш самолет и затеяли какую-то игру. То они падали, то вновь поднимались. Мы попытались последовать их примеру, но безрезультатно, они обыгрывали нас на вертикальных спусках, останавливаясь и падая почти мгновенно. Вот тут-то, не помню как, кажется при резком торможении, меня бросило корпусом вперед на приборную доску. Топить надо, Диспетчер, выступающие части приборов, и поглубже. А в общем ничего страшного.
Нартов сел, а Диспетчер задумчиво сказал:
— Осесимадетричный аппарат, но как быть с балластом…
— А если, — вновь поднялся Нартов, — если мы пустим его по кругу! Мне только что пришла эта мысль в голову…
— Стоит подумать… — заметил Полковник, включаясь в разговор.
— Это вполне реально, — подтвердил пожилой человек в синем халате.
— Наш Главный Конструктор, — шепнул Полковник Платону Григорьевичу…
— Стоп! — вдруг крикнул Диспетчер. — Что дает нам осесимметричная форма?
— Маневренность, — быстро сказал Полковник.
— Круговой обзор, — добавил Нартов.
— И прежде всего лучшую сопротивляемость при погружении аппарата на глубину, — загудел бас. Он принадлежал загорелому широкоплечему моряку в роговых очках.
— А Морж ухватил суть дела, — сказал Ладожский. — Правильно. Я за осесимметричную форму.
— Погодите, это еще не все, — продолжал Диспетчер. — В земной атмосфере эти странные «приборы», если их можно так назвать, приняли форму парашюта… А не приделать ли к цилиндрической кабине парашютирующую приставку раструбом вниз?
— А из чего эту приставку сделать? — спросил Конструктор. — Если из металла, то не тяжела ли будет…
— Сделать полой, — ответил Диспетчер.
— Нельзя, — снова заговорил Морж. — При погружении вода раздавит эту вашу юбочку.
— Так оставить проходы для воды. Пусть в нее входит вода, — сказал Ушаков.
— Я лично за дисковую форму, — сказал Диспетчер. — И никогда этого не скрывал. Конечно, ничего нового тут нет. Впервые — мы просмотрели с Ушаковым патенты, — впервые подобную форму предлагал еще в 1909 году Уфимцев. Назвал он ее «круглое крыло», и с тех пор во всех странах мира пытались строить приборы такой формы. Но у нас в центре диска будет стоять колонна компенсатора, а это меняет дело. Вот теперь мы получим полную свободу на вертикали. Выключил компенсатор — и падай себе секунду, другую, третью. Вновь включил — и через короткое время застыл на месте. Это же как муха… То здесь, то там. А судя по всему, нам придется обзавестись аппаратами повышенной маневренности. Вы что-то хотели сказать, Ушаков?
