Коллектив авторов - Полдень, XXI век (октябрь 2011)
Когда из-за двери раздался выстрел, пассажиры вздрогнули. Некоторые перекрестились. А один забормотал тихо: «Боже Духов и всякия плоти! Ты твориши…»
* * *Разъезд напоролся на красных в десяти километрах от станицы Глубокой. Из-за чудом уцелевшего плетня, окружавшего покинутый горелый хутор, по разъезду дали залп. Зажимая руками простреленную грудь, свалился с коня хорунжий Пилипенко, сполз с седла и рухнул на землю подпоручик Зеленин.
– Назад! – вытянув жеребца плетью, крикнул Алекс. – Наза-а-а-ад!
Конь встал на дыбы, грудью принял пулю, осел на круп на подломившихся задних ногах. Алекс успел соскочить, рванул из кобуры маузер, зажав в кулаке рукоятку, распластался на земле. Обернулся – остатки разъезда на рысях уходили по полю прочь.
– Вот он, гад! – каркнул надтреснутый голос от плетня.
Алекс, не целясь, выстрелил на звук раз, другой, ощерившись, стал отползать. Пуля догнала его, пробила запястье, вышибла из ладони маузер, вторая ужалила в бедро, третья вошла под рёбра. Горизонт накренился, расплылся маревом, перед глазами вспух и заклубился багровый туман. Он подхватил Алекса, затянул в себя, закрутил, вышиб из-под него опору.
Балансируя на краю затвердевшего вдруг тумана, Алекс увидел под собой лестницу. Она, петляя, уходила из-под ног вниз, в никуда.
– Попался, сука! – кричал кто-то надтреснутым голосом от подножия.
Это он мне кричит, понял Алекс. Это я попался.
Чудом удерживая равновесие на краю тумана, Алекс обернулся.
– Зина, – выдохнул он, разглядев тонкую, надломившуюся на последней ступеньке фигурку. – Зиночка.
Левой рукой нашарил рукоятку, судорожно зажал в кулаке, последним усилием рванул к виску.
– Гнида офицерская! – донеслось с нижних ступеней.
Алекс прыгнул вперёд, обхватил Зину за талию, удержал, замер с нею в руках.
И шагнул за край.
2. 1945-й
Первый лейтенант военной разведки США Фил Бенсон, подперев кулаками подбородок, задумчиво разглядывал перебежчика. Впрочем, его и перебежчиком-то нельзя было назвать. Бегут к врагу, а США и СССР пока что союзники. Правда, неизвестно, надолго ли: война подходит к концу, и кто знает, как сложатся отношения после капитуляции Германии.
Бенсон кивнул переводчику и приступил к допросу.
– Имя, фамилия, возраст, воинское звание.
– Пётр Андреевич Горюнов, 1918-го года рождения, рядовой.
– С какой целью вы дезертировали?
– Я не дезертировал! – вскинулся Горюнов. – Я… – он потупился и замолчал.
Бенсон подождал, но продолжения не последовало.
– Вы дезертировали из идеологических соображений? – помог он допрашиваемому. – Пострадали от советской власти? Имеете подвергшихся репрессиям родственников? Терпели притеснения за свои убеждения?
– Послушайте, вы, – русский вскинул голову. – Я прошёл от Ленинграда до Торгау. Был трижды ранен, контужен, – Горюнов повысил голос, теперь он почти кричал, – всю войну на передовой, у меня восемь боевых наград, понятно вам?! Я не дезертировал, вы не смеете…
– Ну-ну, полегче! – прервал Бенсон. – Истерику здесь закатывать не надо. Хорошо, пускай не дезертировали. Вы тайно покинули расположение своего воинского подразделения и явились на территорию дислокации армии Соединённых Штатов. Повторяю вопрос: с какой целью?
Перебежчик вновь опустил голову. «Ну, давай, скажи же, что из-за политических убеждений», – мысленно подстегнул русского Бенсон. В этом случае он подаст рапорт по команде, парня отправят в тыл, и у него будет шанс. Иначе же наверняка выдадут союзникам, и тогда…
– Я ушёл, – сказал Горюнов, не поднимая головы. – Я бежал… Я… – он внезапно резко выпрямился на стуле, расправил плечи. – У меня есть девушка. Невеста. Она немка, живёт в городке Карлсбрюгге, это под Гейдельбергом. Я бежал к ней. У меня нет другого выхода, понимаете?! Нету!
Бенсон присвистнул, переглянулся с переводчиком.
– Как зовут вашу невесту?
– Габриэла. Я не знаю её фамилии.
– Что? – Бенсон опешил. – Не знаете фамилии невесты? Сколько раз вы встречались с ней?
– Всего раз. В мае сорок первого, за месяц до начала войны.
– Вы сумасшедший? Или издеваетесь надо мной?
– Ни то ни другое, – русский шумно выдохнул. – Мы познакомились в Ленинграде, в запасниках Эрмитажа, и провели вместе полчаса. Она была там с туристической группой. Мы почти ничего не успели сказать друг другу, вокруг были люди.
– И после этого вы считаете девушку своей невестой?
– Да. Считаю.
– Чем вы занимались с ней в этих ваших запасниках?
– Ничем. Я там работал. Помощником заведующего депозитарием. Мы встретились и поняли, что любим друг друга.
– Ничего более идиотского я в жизни не слыхал, – сказал Бенсон ошеломлённо. – Значит, за полчаса вы умудрились понять, что любите друг друга? Замечательно. Уведите его! – крикнул лейтенант в закрытую дверь.
* * *Сидя под арестом в подвале покинутого жителями белёного двухэтажного дома с черепичной крышей, Пётр в который раз вспоминал, как оно было.
Как после долгих и бесплодных мытарств его, шестнадцатилетнего, наконец, познакомили с дедом Кондратием, склеротичным глухим стариком, бывшим штатным реставратором Эрмитажа.
Деду пришлось битых два часа растолковывать, зачем Пётр пришёл. Ещё столько же старик, путая имена и даты, вспоминал нечто затаившееся в подпольях памяти.
– Письмо, – выдал, наконец, дед Кондратий. – Он оставил письмо.
– Кто оставил? – не понял Пётр. – Какое письмо? Кому?
– Поручик, – извлёк из себя старик. – Письмо оставил поручик. Я сохранил. В комоде, в верхнем ящике. Возьми.
«Сударь или сударыня, – разобрал Пётр слова на прохудившемся от времени бумажном листке. – Если вам грезилось по ночам писанное неизвестным мастером и не имеющее названия полотно с изображённой на нём лестницей, то моё послание адресовано вам. В вашей воле поверить мне или же письмо уничтожить…»
Далее мелким убористым почерком некто, подписавшийся Александром Вербицким, излагал такие вещи, от которых у Петра поначалу голова пошла кругом. А потом перестала. Он перечитал письмо множество раз, пока не запомнил наизусть. И пока не поверил
Едва окончив школу, Пётр устроился работать в запасники Эрмитажа. Мальчиком на побегушках. Друзья смеялись и удивлённо пожимали плечами. Неглупый парень, спортивный. Крепкий, уверенный в себе, девчонки заглядываются. Работает музейной крысой на должности для старух и живёт анахоретом.
Пётр не обращал внимания. Он ждал. Ждал, как велел Александр Вербицкий, душу которого он унаследовал, теперь Пётр верил в это. Он ждал свою вторую половину. Долгие пять лет.
