разные - Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 2006
Директор набрал код связи.
— Юрий Николаевич? Вы в курсе, что у нас новенький пилот?.. Направляю к вам. Устройте его. Прочитаете вводный теоретический курс, погоняете в тренажере, дадите два учебно-ознакомительных полета. Все.
Он повернулся к Андрею.
— Идите в комнату двести тридцать девять, Варенцов. Надеюсь, будете достойны брата.
В коридоре, проходящем мимо стартовой палубы, ему встретились летчики.
— Что, Андрюха, звезды считал? — спросил старший пилот Юра Мартынюк, «тот самый» Юрий Николаевич, наставник.
— И звезды, и вообще… — ответил Андрей.
— Ну, добро. Это нам полезно.
Юра Мартынюк был богатырского сложения мужчина, рыжий, с выступающим подбородком, с лукавинкой в серых глазах. Он был очень силен. Мог сколько угодно раз подряд подтянуться на одной руке. Или согнуть и выпрямить отработанный ферротитановый стерженек. Андрей, и сам не обиженный силушкой, только удивлялся Юрию.
— Командор, давай я его к Альбериго свожу, — сказал маленький Рамон Контрерас.
— Он разве его не видал?
— Нет, — сказал Андрей.
Рамон повел его в медсекцию. За столиком сидела девушка в белом халате. Она широко раскрыла глаза на Андрея. Потом строго взглянула на Рамона.
— Вы опять к нему?
— Роза, мы на минутку. Вот, покажу новенькому. Кстати — это Андрей, это Роза.
— Очень приятно… — в один голос сказали представленные.
Рамон и Андрей вошли в маленькое, все какое-то серебристое помещение, в котором стояла длинная кровать-саркофаг. На ложе неподвижно вытянулся во весь рост наполовину прикрытый белой тканью огромный мулат с черными усами. Глаза его были полуоткрыты. Рамон склонился над ним, всмотрелся, четко произнес:
— Альбериго!
По телу великана прошла судорога. Рот оскалился, в уголках показалась слюна. Раздался стон, похожий на рычание… Заглянула Роза.
— Идите, идите отсюда! Вы только хуже делаете.
Рамон потянул Андрея за собой. В коридоре Андрей вопросительно посмотрел на своего спутника. Лицо Рамона словно окаменело: продолговатые черные бачки, маленький твердый рот…
— Наша работа… — выговорил он. — Всяко приходится возвращаться из полетов. Иногда итак…
— Что с ним? Впал в кому?
— Какая, пор дьяболо, кома… Просто спит и проснуться не может. Летаргия, не летаргия… Когда возвращался — молча пролетел мимо. Пришлось нам с Шериданом ловить его. Еле нашли. Прибуксировали, сделали принудительную швартовку. Вскрыли квантор — и увидели его вот такого…
— И что теперь будет?
— Через пару недель приходит «Сибэрд». Увезет на Землю, с врачом… Только ты лишнего не думай, Андрес. В учебно-ознакомительных полетах ничего такого не случается. А в рабочих — как сам себя поведешь.
— Да я и не думаю…
— Тебе какой предел скорости Юра задал?
— Двести шестьдесят.
— Ну, это ерунда…
Питаться можно было у себя в каюте. Но Андрей предпочитал кафе: гораздо интереснее. Он смотрел на каждого посетителя и старался угадать, кто он: ученый, технарь, врач, связист… Летчики узнавались по глазам. Впрочем, их было не больше полутора десятков, и Андрей уже знал всех. Но вот этого человека, только севшего к нему за столик, по глазам — явного пилота, он не знал. Человек внимательно и приветливо смотрел на Андрея. У незнакомца было худощавое загорелое лицо, светлые волосы ровно лежали на лбу.
— Простите, вы Андрей Варенцов?
— Да, — несколько удивленно ответил Андрей.
— Я Дэниэл Хартфорд. Группа философов.
— А мне показалось, вы пилот.
Хартфорд засмеялся.
— Я время от времени летаю. И сижу на сопровождении. В частности, завтра полечу. Согласитесь, Андрей, философ должен на своей шкуре испытать то, о чем он, м-м-м… философствует. Всячески пытаюсь убедить в этом наших. И в результате… пилотское свидетельство только у меня одного.
— Не проникаются?
— Нет. Ноя понимаю, к пилотированию тоже должна быть внутренняя склонность. Тем более здесь полеты особые.
— Точно, особые. Ребята все глядят на меня этими глазами, словно боги. Извините, и вы тоже, Дэниэл.
— Ах, глаза… Мы не виноваты, Андрей. Это скорость, световой барьер награждает. Я боюсь, не становимся ли мы и внутренне, в душе несколько другими. И в какую сторону меняемся, вот вопрос! И когда это вылезет.
— Я пока ничего не замечаю.
— Это пока… Данное явление имеет место всего полгода.
— Дэниэл, вы говорите «барьер». Значит, уже установлено, что это именно барьер? Который можно преодолеть?
— Существуют разные точки зрения… Я расскажу, Андрей. Вы пилот и должны знать. Никакого документального, приборного подтверждения того, что скорость света нами в полетах превышается, нет. Просто… после определенных действий, предпринятых пилотом, с ним пропадает связь. И с этого момента у него в кванторе «замирают» приборы.
— Перестают работать?
— Да. Работают только механические часы. Но их показания совершенно непредсказуемы. И не поддаются систематизации. Потом пилот повторяет все действия в обратном порядке — восстановилась связь, стрелки и дисплеи ожили, и можно возвращаться домой.
— А что говорят ученые?
— Ученые, в том числе и Рышард Станиславович, считают, что раз приборы ничего такого не показали, значит, и перехода через барьер не было. А пилоты уверены, что систематически бывают за барьером.
— А вы, Дэниэл?
— Скорее да, чем нет. Мы пытались доказывать, подробно рассказывали, как это происходит. Показывали зарисовки звездного неба. Съемки-то результата не дают, в аппаратах ничего не остается. Но физики убеждены, что это не более чем глюки пилотов. Перед каждым полетом и после него нас стали гонять к психологам. Якобы околосветовые скорости влияют на психику.
— Но если на психику — то должно быть у каждого по-раз-ному!
— Верно мыслите. А у нас у всех одно и то же: с небесной сферы исчезает Солнце. Остаются только звезды. И главное, Андрей, — ни одного знакомого созвездия! Уж можно поверить Рамону, Бринсли, это наши лучшие астрономы.
— И куда забрасывает? На другой край галактики?
— Это самое первое, что можно подумать. А ведь можно подумать и не только это. Как, Андрей?
— Дальше думать уже страшновато…
— Страшновато не только вам, но и нашим космофизикам. К сожалению. А когда случилось происшествие с Альбериго Кабрапем, Недзвецкий элементарно запретил применять в полетах алгоритм действий, приводящий к пропаданию связи и отказу приборов.
— И что же мы делаем теперь у барьера?
