Кеннет Балмер - Воин Скорпиона (сборник)
Я довольно резко ответил:
— Я взял у тебя оби и знаю, какие обязательства приобретает взявший оби по отношению к давшему. Больше не проси меня.
И он больше не просил.
Когда Ров Ковно утащил входящего кланнера в ряды своей смены и обеспечил прежнюю численность, я поперхнулся вонью шахт и чуть не рванул на волю. Но сдержал себя и сумел произнести почти нормально, когда поздоровался:
— Лахал, Арк Атвар.
Последующая сцена почти в точности повторила предыдущую.
Время терять не следовало. После недели в белых карьерах на поверхности для рабов начнется неделя перевозки блоков. Тогда сбежит Ров Ковно. Неделя прошла также медленно, это была третья неделя моего пребывания в Черных Шахтах. Никто прежде, как мне сказали, не пережил трех недель в этом тошнотворном аду. Жить и двигаться меня заставляла только мысль, что я взял оби у своих людей, значит, обязан обеспечить им жизнь и свободу. Признаться, образ Делии с Синих гор померк тогда, к стыду моему, превратившись в хрупкий и далекий сон.
Когда бревенчатые двери открыли и звери-охранники бичами погнали вниз новую партию рабов, я смотрел на новоприбывших с дрожью ожидания. По выражениям на лицах ребят я понял — они не ожидали, что я выживу, они не надеялись вновь увидеть меня. Началась моя четвертая неделя в Черных Шахтах. К последнему дню я очень ослаб. Отвратительная вонь клубилась вокруг головы, запускала мерзкие щупальца в живот, вызывая постоянную головную боль, делая невозможным переваривать пищу. Ребята работали как проклятые, рубя и грузя камень, чтобы моя бесполезность не помешала им получить несчастную порцию еды и питья. Другие трудившиеся с нами рабы, не кланнеры, ворчали. Но поневоле возникло грубое товарищество, мы сработались достаточно неплохо.
В последний день, когда огромные блоки закачались, подымаясь на люльках, поблескивая в огнях светильников, мы с нетерпением ждали, когда нас наконец сменят. Бревенчатые двери отворились, и стала спускаться новая смена рабов. Я увидел бритоголовых гонов, рыжих уроженцев Лоша и нескольких зверо-людей, тоже использовавшихся в качестве рабов. Ни одного из кланнеров среди рабов не было.
Ров Ковно и его ребята сбежали!
Когда мы поднялись в мраморные карьеры, где нас со всех сторон окружали блестящие скалы, нарезанные гигантскими ступенями, я увидел крошечные фигурки охранников и рабов, работавших на фасах — огромных, похожих на мастодонтов зверей, волокших нарезанные блоки. Возле причала стояли баржи, нагружаемые под мерное раскачивание подъемных стрел. Я подумал, что жизнь может опять начаться.
— Дипру Ловкопалый побери! — прохрипел, моргая и щурясь, низкорослый человечек с лицом как у хорька. — Как язвит мне глаза благословенный солнечный свет!
Звали его Нат. Это был жилистый горожанин с редкими, песочного цвета волосами и бакенбардами. Его костлявое тело покрывали шрамы, на плоской груди проступали ребра. Я давно взял его на заметку, как способного принести пользу. Я догадывался, что прежде он промышлял в городе воровством и, следовательно, мог оказать определенную услугу кланнерам.
В воздухе над карьером висела туча каменной и мраморной пыли, поднимаемой тысячами работающих людей. Она раздражала глаза и ноздри, поэтому мы все пользовались кусками набедренных повязок, закрывая лица, что делало нашу одежду короче, чем когда бы то ни было. Напротив хижин с провисшими крышами, окруженной мраморным забором, куда нас селили на время семидневного пребывания в белых карьерах, я увидел группу рабынь, обтесывающих мраморные блоки. Спины женщин блестели от пота, а к поту примешивалась патина из мраморной крошки и пыли. Как и мы, они были одеты только в набедренные повязки. Лодыжки сковывала тяжелая железная цепь, соединяющая всех. Что и говорить: здесь, в пределах мраморных карьеров Зеникки, рабство было лишено какого бы то ни было романтического ореола.
Охранников попадалось больше обычного.
Один из моих парней, юный Локу, хикдар сотни, приходившийся братом умершему бедняге Локи, приблизился ко мне с докладом. Свирепое лицо воина, блестевшее от пота и покрытое пылью, выглядело серым и осунувшимся, но жесткое выражение в глазах меня успокаивало.
— Женщины рассказали мне, Дрей Прескот, что произошло два побега. Парень сильно рисковал, заговорив с женщинами средь бела дня. — Один — с баржи с мрамором, другой — из карьеров, прошлой ночью.
— Хорошо, — одобрил я.
Нат, вор, откашлялся и сплюнул пыль.
— Для них хорошо, а для нас плохо. Теперь рапы наверняка будут бить вдвое сильнее.
Локу намеревался двинуть Нату по зубам за неуважение к вавадиру, но я удержал его. Нат был мне нужен.
— Выясни, чья очередь кормить вусков, — приказал я Локу. — И устрой так, чтобы выполнять эту неприятную задачу выпало кому-то из наших.
Вуски — животные, начисто лишенные ума, большие, толстые, похожие на свиней твари примерно шести футов в холке, шестиногие, с гладкой маслянистой кожей беловато-желтого цвета и атрофировавшимися клыками. Их использовали для вращения водяных насосов, перевозки грузов, подъема клетей, а также для производства вкусных и сочных бифштексов и ломтиков ветчины. Правда, мы, рабы, видели в них только рабочую скотину. Ели мы те же помои, что и вуски.
Мастодонтов, которые выполняли действительно тяжелую работу, кормили задешево особого рода травой, привозимой с острова Страй.
Помимо охранников-рап, вместе с нами трудилось много рап-рабов, серых созданий, похожих на стервятников, с костлявыми шеями и клювастыми мордами, чьи серые тела издавали неприятный запах пота. Той ночью в карьерах, когда два солнца опустились за мраморный край и по небу поплыла первая из семи лун, они вели себя беспокойней других.
Я заставил Ната рассказать все, что он знал о городе Зеникке.
В городе проживало около миллиона жителей — примерно столько же, сколько в Лондоне моего времени. При этом в Зеникке находилось множество рабов, подвергавшихся страшному угнетению и произволу. Посредством рукавов дельты реки Никки и искусно сооруженных каналов, а также необыкновенно широких проспектов город разделялся на независимые анклавы. Гордость Дома котировалась в Зеникке очень высоко. Человек либо принадлежал какому-то дому, либо был никем и ничем. Сохраняя твердокаменное выражение лица, подобное мрамору вокруг под светящимися сферами первых трех лун Крегена, я услышал, что цвет Дома Семейства Эстеркари был изумрудным в честь зеленого солнца Крегена. Значит, крамф Гална, которого я швырнул в принцессу Натему, принадлежал ее дому. Я представлял, как бы он умер, привязанный к рогам вава и пущенный по широким равнинам Сегестеса. Умер бы, как мне представлялось, не слишком достойно — как обнаружилось позже, я был к нему несправедлив.
