Эдгар Пэнгборн - Зеркало для наблюдателей
Он сидел в кресле и держал ноги на подушечке, которую износил до дыр Ферман. Он даже курил пенковую трубку, выполненную в форме лошадиной головы. Безо всякой логики это взъярило меня еще больше: я мог использовать один из тех человеческих методов опознания нечеловечности, которые нам положено избегать.
— Надеюсь, не помешал,— сказал я, поскольку помешал.— Имею потребность в утешении философией.— Ничто не интересовало меня сейчас меньше, чем философия.— Выкиньте меня вон, если душа переселяется.
Я уселся верхом на стуле возле окна. Ему, вероятно, следовало бы выкинуть вместе со мной и стул, но он не мог сделать ни того, ни другого. Однако физических проявлений страха не было, и это даже создавало некий комфорт.
— Кстати,— сказал я,— у вас красивая трубка. Вы, должно быть, любитель конины, не так ли?
Я видел его глаза. Когда человеческое существо напугано, зрачки расширяются, но не во всю же радужную оболочку! После этого все мои сомнения испарились.
Он произнес одновременно осторожным и беззаботным тоном — О да, кстати... Философия, да?
— Философия! — оживился Анжело.— Мы уже разложили ее по полочкам, Бен... Леди и джентльмены, заходите сюда и изложите в двух словах ваши проблемы. Ферман и Понтевеччио, прибывшие к вам, несмотря на чудовищные расходы, разрешат ваши проблемы методом "гистерона-протерона". Они гуляют, они беседуют, они, как пресмыкающиеся, ползают на брюхе. За незначительную плату они видят прошлое, будущее и даже настоящее. Если вы не будете удовлетворены, вам вернут ваши деньги. О леди и джентльмены! Перед вами те пророки, именно те адвокаты невиданного мира,— Анжело был воодушевлен и дружелюбен, словно щенок, жующий мой ботинок,— именно те, кто недавно разгадал одну из самых непостижимых загадок страдающего человечества — кто сунул халат в чауде[24] миссис Мэрфи...
— И кто же это сделал? — спросил я.
— Дух,— сказал Анжело.— Прорицаю! Это произошло, когда она вышла из себя и в нее на время вселился мистер Мэрфи.
Тот, кто изображал из себя Джейкоба Фермана, не говорил и не улыбался.
Тогда я сказал:
— Предскажи будущее, прорицатель. "Энди" подхватил расстройство клапана, а может быть и карбюратора. Так вот, через какое время наступит момент, когда бензина станет так мало, что мы вернемся... к лошадям?
На вдохе я вставил сальваянское слово, обозначающее лошадь, крайне редко употребляемое нами и только в качестве непристойности. Оно достаточно звукоподражательно, и Анжело должно было показаться, будто я всего-навсего прочистил горло. Фермановское лицо Намира не утратило ледяного спокойствия.
Я несу полную ответственность за этот глупый промах, Дрозма. Мне следовало скрывать, что я узнал его. Я же утратил это явное преимущество в гневе, за который не может быть прощен ни один Наблюдатель.
— Очень хороший вопрос,— сказал Анжело, расчесывая пальцами воображаемую бороду на своем круглом подбородке.— Я бы сказал, сэр, что экстраполируемые возможности будут разрешаться в должном течении событий, не раньше.
Я старался слушать его бессмыслицу и думал о том, что добросердечный, безвредный старик лежит сейчас где-то мертвый, спрятанный от людских глаз по одной-единственной причине — потому что его смерть могла принести пользу нечеловеку, ненавидящему его род лютой ненавистью. Хотелось бы знать, сохранилась ли у Намира до сих пор суицид-граната. Она наверняка была у него в тот далекий год, когда он ушел в отставку. Тут вполне бы подошла даже граната старого образца. Я не вижу причин, по которым она не разложила бы человеческое тело с такой же легкостью, как и марсианское. И если Намир употребил ее, человеческий закон никогда до него не доберется. Да мне ли не знать, что этого попросту нельзя допустить! Ведь американцы весьма аккуратны в делах, касающихся заключенных. Их трупы после казни, скорее всего, осматриваются и подлежат вскрытию. Человеческие преступники с помощью хирургии иногда уничтожают свои отпечатки пальцев. Мне хорошо было видно, что Намир к такому методу не прибегал — его пальцы, говоря по-марсиански, выглядели вполне нормально. Они одни способны вызвать любопытство, а уж если в полицейских протоколах появятся описания наших не имеющих нервов, зато имеющих угловатую форму ребер... Нет, когда его загонят в угол... Знаете, Дрозма, я вряд ли могу разделить ваше ощущение, что он будет воздерживаться от любых поступков, способных привести его к предательству.
Он стал существом без роду, без племени. Он создал закон для самого себя, без постижения причин, справедливости или сострадания. Кто другой мог бы с такой легкостью убить Фермана? (Теперь, когда я пишу эти строки, у меня уже есть доказательства. В тот день их не было, но их место заняла тошнотворная уверенность. Когда же я и в самом деле нашел решающее доказательство, оно стало лишь кровавой точкой в уже написанном предложении).
Я снова принялся слушать Анжело, который продолжал бурлить, как маленький веселый фонтан в лучах полуденного солнца:
— ...и это изобретение, этот триумф гениальных Фермана-Понтевеччио — чрезвычайно простая вещь. Позвольте мне кратко изложить рассуждение, которое привело к столь блестящему открытию. Дождевые черви любят лук. Они аллиотропны. Этот термин происходит, как знает каждый школьник, от латинского слова Allium, ботанический вид, включающий в себя обычный и огородный лук. Итак, черви аллиотропны... Пять долларов, пожалуйста.
Поэтому мы предлагаем сконструировать легкие тележки... это не так-то просто сделать, хотя бы потому, что у нас нет средств... Тележки прикрепляются к хвостам заранее рассчитанного достаточного количества дождевых червей вида Limbricus terrestris. Луковицу надо будет нацепить на палку впереди червяков, которые ползут за ней, передавая таким образом тягу тележке. В случае остановки надо всего лишь спрыгнуть с тележки — а она, естественно, движется с не слишком большой скоростью.— выкопать яму и опустить туда луковицу. Тогда черви уйдут за ней под землю, но их упряжь будет устроена таким образом, что они никогда не смогу добраться до приманки. Таким образом устраняется необходимость в замене луковицы... Разумеется, хорошую упряжку червей надо как следует кормить и постоянно о ней заботиться. К тому же, сил у них для того, чтобы затянуть тележку под землю, будет недостаточно, но поскольку они все-таки будут пытаться сделать это, то тележка затормозиться и в конце концов остановится... Почему это старомодно? А зачем утруждать себя неэкономичными, ненадежными, опасными лошадьми? И зачем тратиться на кобылу, когда у ближайшего дилера можно приобрести плавный, мягкий и изящный червемобиль Фермана-Понтевеччио?
