Томас Сван - Зелёный Феникс
Он никогда не слышал, как плачут мужчины. Он слышал плач дриады, когда ее подругу убил лев. Тонкие, высокие причитания. Он слышал, как всхлипывает его мать, думая, что он уже заснул в своей кровати из львиной шкуры в их маленьком, похожем на улей домике высоко в ветвях. Но рыдания мужчины этого мужчины - вырывались из груди, как бурлящая вода, прорвавшая земляные плотины, построенные бобрами. Так мог плакать только тот, кто не плакал, наверное, с самого детства. Конечно, воины не должны себе этого позволять! И все же его мать говорила: "Настоящий мужчина не стыдится проявлять чувства. Ахилл оплакивал своего друга Патрокла. Твой отец и его первый сын - твой брат - не стесняясь, обнимали друг друга в присутствии воинов. Настоящая мужественность не боится, что ее примут за женственность".
Плотина рухнула, поток унесся, и все стихло. Упав ничком в траву, мужчина тихо лежал рядом со своим безмолвным другом. Кукушонок слез с дерева и пошел к нему. Он даже не подумал, что это надо сделать тихо и незаметно. Под его ногами громко хрустели листья, но мужчина не слышал его шагов. Он заметил его, только когда мальчик встал рядом с ним на колени и дотронулся до его плеча. Мужчина дернулся, будто от прикосновения раскаленного клейма - кошмарного бронзового приспособления, которым метят рабов, - и вскочил на ноги, глядя на все еще стоявшего на коленях мальчика, как рассерженный киклоп. Кукушонок смотрел на него снизу вверх и почему-то не испытывал страха.
- Я похоронил твоего друга, - сказал он, - ты, наверное, не будешь сердиться. Я не хотел, чтобы его съели львы. Понимаешь, это их любимое лакомство.
Гнев сменился на лице мужчины удивлением. Голубые глаза широко раскрылись, в них была боль. Наконец он заговорил, и его голос зазвучал, как низкая, чуть резковатая музыка. Это было так не похоже на сдержанную, размеренную речь кентавров или на гортанное бормотанье фавнов.
- Ты правильно сделал, что похоронил его.
- Я не прочел молитву. Я не знал, какая молитва подходит воину.
- Я и сам не очень разбираюсь в молитвах. Да он и не нуждается в них.
- Он был твоим другом?
- Он был моим отцом.
Кукушонок знал, что значит потерять отца.
- Моя мать разучила со мной стихи, - сказал он неуверенно. - Я не очень понимаю, о чем они, но для него они могут подойти. Прочесть их?
- Да.
Пурпурно то, что вдали.
Гиацинты холмов,
Мурексы тирские.
Пурпурно только далекое.
Вянут фиалки в руке.
Мужчина не произнес ни слова и стоял совершенно неподвижно. Может, он был недоволен? Звенящая тишина становилась все более напряженной.
- Мне нечего было ему дать, чем бы он мог расплатиться с Хароном. Только амулет из халцедона. Это была птица.
Кукушонок по-прежнему стоял на коленях, начиная ощущать в них боль, но теперь он уже боялся подняться - боялся впервые. Он ничего не мог прочесть в этих голубых, внимательно смотрящих на него глазах. Но ему и не нужно было вставать. Руки подхватили его, и он взлетел вверх, будто поднятый внезапно набежавшей волной. Он подумал: "Я прочел над его другом не те стихи и оставил ему не тот дар. Он собирается принести меня в жертву Харону". Но мужчина не убил его, а обнял. Кукушонка никто никогда не обнимал, кроме матери. Может, у мужчин так принято? У фавнов - да, но они не настоящие мужчины. Хорошо, что его не будут убивать. Хорошо, что кто-то захотел обнять его - большого, неуклюжего мальчишку, хотя рядом с этим великаном он казался всего лишь карликом. Кукушонок, несмотря на то, что у него уже почти трещали ребра, крепко обнимая мужчину, прижался к его лицу не бородатому, но заросшему колючей щетиной, и вдохнул запах земли, смешанный с запахом моря.
А затем услышал свое тайное имя:
- Зимородок.
Глава II
Эней был мертв, Асканий не хотел жить. Неужели действительно нет иных богов, кроме безжалостной, коварно усмехающейся Фортуны? [... кроме безжалостной, коварно усмехающейся Фортуны - Фортуна - в римской мифологии богиня счастливого случая, удачи, равнозначна греческой Тихе. Изображалась на шаре или колесе или с повязкой на глазах, символизирующих изменчивость и слепоту случая.] Каждая битва неизбежно должна быть проиграна, города построены лишь затем, чтобы их сожгли, а герои рождены, чтобы умереть, будто простые крестьяне, и вечно бродить среди теней?
Годы тянулись за ним, как тянутся водоросли за старым кораблем...
Падение Трои, смерть матери в огне кровавой бойни. Море, как сладкоголосые сирены [Сирены - в греческой мифологии демонические существа, полуптицы-полуженщины, унаследовавшие от матери-музы дивный голос. Они обитали на скалах, куда заманивали жертвы своим пением.], завлекающее изгнанников порывами ветра и пенящимися волнами; море, носившее их целых пятнадцать лет вдоль суровых берегов, подгоняя штормами. Повелительница пчел, встреченная так поздно и потерянная так быстро, как Бонус Эвентус, которого она любила. Поражение, изгнание, потери. Но всегда рядом Эней...
Было и хорошее - надежда, как феникс, восстающая из пепла. Щедрость короля Латина, мудрого старца, ныне умершего, почерпнувшего мудрость в лесах, называвшего Энея своим приемным сыном.
- Если ты поможешь мне победить моих врагов, то получишь воинов, половину земель и мою дочь в жены.
Войны с Турном и его необученными, но упорными рутулами, с Камиллой, царицей вольсков, и ее быстроногими амазонками (а также с хитрыми дриадами, приносившими им копья, сделанные в Вечном Лесу). Эней, с помощью богов, торжествующий победу. Строительство Лавиния - "второй Трои". Да, город небольшой, но он будет расти. И всегда, в бою или на пиру, с ним рядом отец, не имеющий возраста мечтатель, победитель, поэт и воин.
До вчерашнего дня...
- У ворот ждет фавн.
- Он пришел с просьбой?
В мегароне [Мегарон (от греч. megaron; букв. - большой зал) - тип древнейшего греческого жилища, прямоугольный зал, иногда разделенный продольно одним-двумя рядами столбов, с очагом и портиком у входа.] стоял алебастровый трон, на котором сидел Эней. Стоявшие в большом очаге бревна напоминали деревянную палатку, но воздух уже был напоен весенним запахом бергамота, и от невидимого присутствия Персефоны, вернувшейся из Подземного мира, разливалось тепло. Ласточки строили гнезда под остроконечной крышей, а дятлы долбили круглые деревянные колонны.
- С просьбой о помощи, мой царь. - Эней любил фавнов. Он не обращал внимания на их грязь и хитрости.
- Пусть войдет в зал.
Повеса опустился перед ним на колени. Он был очень стар - двенадцать лет для него равнялись шестидесяти.
- Чем я тебе могу помочь?
- Царь Эней, с севера пришли рутулы. Они украли наши сети и уже подходят к частоколам.
