Брайан Олдисс - Сад времени
Знакомый потрепанный фургончик поджидал Буша, чтобы отвезти его на Стартовую Станцию. Наконец-то можно бежать из этого ада! Буш уже взялся за ручку дверцы, как откуда-то возник Хауэс. Лицо капитана на мгновение скривила болезненная гримаса. Буш припомнил то же выражение на его лице в тот момент, когда он, извинившись, покидал камеру пыток.
- Чувствуете вы, что способны на убийство? - спросил он.
Бушу вдруг остро захотелось быть с ним откровенным, раскрыть все, что лежало на душе. Но в том-то и штука, что раскрывать было нечего. Он таился даже от самого себя.
- Да, способен.
- Тогда посмотрим. От вас многое зависит.
- Да, конечно.
Буш забрался в крытый кузов. Последнее, что он увидел, прежде чем захлопнулись железные ворота, был взвод сержанта Прунделя, маршировавший сквозь группку теней из будущего.
На Стартовой Станции Буш снова стал другим человеком - иначе говоря, из вояки превратился в пациента. Врачи и медсестры (тоже подчиняясь приказу) окружили его всевозможным вниманием. Ему выдали новый запас КСД - только на этот раз в форме таблеток. Его поместили в специальную комнату - с расчетом, что на этот раз ему не удастся вернуться незамеченным. Последовала обычная процедура со взятием крови и полоски кожной ткани. Буш повторил про себя основные положения Учения и проглотил две таблетки.
И снова он стал кем-то другим - ни живым ни мертвым, в безвременье - там не происходило никаких перемен. Сознание его раскрывалось, как будто навстречу солнцу; распахнулись и потайные дверцы, опечатанные тысячелетия назад, впуская вовнутрь часть Вселенной. Впервые за долгое время Буш был счастлив, потому что ощущение радостного спокойствия вдруг заполнило его, а мозг заработал легко и ясно. Уплыли прочь клюшки для гольфа, квадратные челюсти, бутыль с индийской наклейкой; он вымел их из сознания - и освободился.
Однако у пути его была своя цель. Наркотик и Учение работали теперь сообща; Буш почувствовал нечто, помогавшее ему выбирать направление. Он оказался вдруг в положении пловца, нырнувшего в бурную реку и почувствовавшего, как мощное течение сносит его в бездну, к огромному водопаду. Так и Буша течение несло вниз по энтропическому склону, которое (не сопротивляйся он ему) забросило бы пловца неизвестно куда, к самому началу мира. Так что Буш изо всех сил карабкался по склону вверх, пока усталость не одолела и он не уверился в том, что можно всплыть на поверхность.
КНИГА ВТОРАЯ
I. В чужом саду
Домишки взбирались вверх по холму, лепясь друг к дружке, по обеим сторонам дороги. Все они были совсем крохотные - с одной-двумя комнатками в верхнем этаже, - но солидности ради сложены из камня, хотя и жались друг к другу, спасаясь от пронизывающих восточных ветров. При каждом домике имелся палисадник; располагался он всегда выше дома по холму - так что его вполне можно было засевать из окон второго этажа.
На гребне холма, где помещался последний каменный дом, находилась почти плоская площадка. Пройдя мимо этого дома, который оказался лавкой бакалейщика, Буш обернулся и посмотрел вниз. Весь поселок отсюда как на ладони. «Какое странное, однако, поселение», - без конца думал Буш.
По противоположному склону лепились весьма странные домики. Они были кое-как сляпаны из кирпича и располагались, окно в окно, ровными рядами. Из их окон не было другого вида, кроме как на болота, мокнущие под тяжелым облачным небом, - они простирались окрест, насколько хватало глаз. За гребнем холма маячил конек крыши бакалейной лавки.
Буш стоял и наблюдал. Масса дождевой воды вместе с порывами ветра обрушивалась на поселок, но на Буша, само собой, не падало ни капли. Между ним и этим неизвестным ему островком человеческой истории не могло быть никакой связи, кроме хрупкого, как перекинутый через бурный поток ствол дерева, мостика эмоций. Он чувствовал, что над жителями этого поселка тяготело что-то - как и над ним самим. Буш не заметил здесь до сих пор ни одной бесплотной тени из будущего, ни одного призрачного строения. Видимо, стремление вырваться из осьминожных лап нового режима забросило его в необычайно поздний (для Странников) период человеческой истории - ведь попасть сюда оказалось не так уж и сложно!
Стена дождя таяла понемногу, но контуры окружающих предметов не стали от этого четче - на поселок опускалось плотное покрывало сумерек. В домах постепенно зажигались огоньки. Но впереди, у подножия холма, громоздилась темная бесформенная масса, и вокруг нее - ни души, ни проблеска света. Буш направился прямо туда.
Чуть ниже по склону располагались несколько домов подобротнее и побольше, несколько лавок и церковь. Неподалеку обнаружилась железнодорожная станция какой-то древней конструкции - Буш впервые увидел такую наяву. А то, что так угрюмо маячило в отдалении, распалось на несколько скучковавшихся слепых строений. И надо всеми ними в сгущающемся мраке очертилось громадное неподвижное колесо, венчавшее деревянную башню.
Где-то здесь, неподалеку, бежали от станции в никуда невидимые рельсы. В одном из станционных бараков мигал неверный огонек; но в остальном эта глухая часть поселка тонула в угольно-черной темноте.
Почитай что вся жизнь поселения в этот час сконцентрировалась внутри и в окрестностях пивной. Заведение помещалось вверх по склону от церкви, так что ее видавший виды порог был на одном примерно уровне с желобом церковной крыши. Скромная дощечка над крыльцом гласила: «Молот и Наковальня (Эми)». Видимо, эта таверна, как крепкий коренной зуб, прочно вросла в свой клочок земли и переживет не одно поколение ее завсегдатаев - жителей поселка. По крайней мере Буш не мог проникнуть сквозь ее стены и должен был, как примерный любитель пива, войти через дверь.
В общем зале было сумеречно из-за плотной завесы сигаретного дыма. Мужчины группками сидели за столами и на скамьях; курили почти все, но пили на удивление мало. Одеты неброско и одинаково - в наглухо застегнутые темные плащи и кепки. Даже на лицо они как будто похожи; во всяком случае на их пепельно-серых лицах застыло одинаковое выражение безысходности.
Один из тех, кто потягивал-таки из кружки, одиноко сидел в углу за отдельным столиком. С ним здоровались и прощались входившие и выходившие, но за стол к нему не подсаживались. Одет этот человек так же бедно, как и остальные, - разве что в лице его было чуть побольше краски. Именно на него Буш обратил все свое внимание, потому что им вдруг овладела странная уверенность: этот человек носил его, Буша, фамилию.
Отшельник осушил свой стакан, встал, обвел глазами зал, будто что-то ища. Но отвлечься было не на что и не на кого. Тогда он поставил стакан на барную стойку и бросил в публику обращенное ко всем пожелание доброй ночи. Наверное, ему ответили тем же, хотя ни звука не проникало в изолированный мирок Буша.
