Александр Плонский - По ту сторону Вселенной
На Мире началась эпоха Возрождения, и ее первозвестницей была Джонамо.
- Вот видишь, родная, у меня уже есть и последователи, и ученики, могла она с полным основанием сказать матери. - Хорошо-то как! Я такая счастливая...
Джонамо и впрямь впервые за многие годы чувствовала себя по-настоящему счастливой. И причина заключалась не только в том, что торжествовало дело ее жизни. Ктор исподволь, незаметно стал самым дорогим и близким ей после матери человеком.
Она знала, что Ктор любит ее, хотя он ни разу не заговорил о своих чувствах. Деликатный от природы, он боялся оскорбить Джонамо признанием: понимал, как много значит для нее покойный муж.
Его опасения были напрасны. Муж уже давно стал частицей души Джонамо, полноправно вошел в ее "я". Он жил и будет жить, пока жива она. И новое, вспыхнувшее в ней чувство не имеет ничего общего с предательством. Нет, это не измена памяти о человеке, когда-то давшем ей полноту счастья!
Джонамо не подозревала, что существует еще одна причина, объяснявшая нерешительность Ктора: потерпев неудачу в первой любви, он не хотел снова встретить отказ. Будучи гордым и уязвимым человеком, Председатель не мог бы тогда видеться с Джонамо, а это было выше его сил.
А сейчас он пользовался любой возможностью повидаться с ней: иногда, злоупотребляя председательским правом, приглашал ее к себе, но чаще приходил сам. Они подолгу разговаривали. Ктор постепенно привык советоваться с Джонамо, как советовался с компьютерами.
Кстати, в своем отношении к компьютерам он не ударился в другую крайность. Просто ничего из их советов не принимал на веру. Свод компьютерных программ охранялся законом. Своей властью Председатель не мог вносить в него изменения. Но он выносил поправки на референдум, и в большинстве случаев их утверждали. И "психология" компьютеров понемногу менялась...
В обществе тем более происходили разительные перемены. Тысячекратно возросла дисперсия личностных мнений и соответственно упал показатель общественной стабильности. Раньше Председатель начал бы энергично стабилизировать положение всеми средствами компьютерной иерархии. Теперь же испытывал радость: по предложению Строма ввели показатель общественной активности - мерило душевного здоровья общества, и он увеличивался с каждым днем.
Прежде миряне проявляли единодушие, основанное не на идейной общности, а на привычке бездумно передоверять дела компьютерам. Зачем ломать голову над проблемами, которые и так найдут оптимальное разрешение благодаря компьютерной мудрости? - убаюкивали они себя. - Разве нам не хорошо? Разве нам не безбедно?
А ныне люди смотрели друг на друга с изумлением: как могли мы впасть в такую пассивность?
Кое-кто начал искать виноватого. Им, конечно же, оказался Председатель.
- Теперь бы меня не назначили на этот пост, - с грустной улыбкой говорил он Джонамо. - Отдали бы предпочтение более решительному, инициативному. И были бы правы.
- Боюсь, что компьютерам пришлось бы туго. Дисперсия личностных мнений о том, каким должен быть Председатель, оказалась бы огромной. Как тут угодить всем? Пожалуй, компьютеры снова назвали бы вас.
- Как среднее арифметическое? - угрюмо пошутил Ктор.
- Не обижайтесь, но именно так, - с обычной прямотой произнесла Джонамо, однако увидев тень на лице Председателя, поспешила добавить: - Не вижу в этом ничего плохого. При всем разнообразии личностных мнений всегда будет золотая середина, оптимум.
- Компьютеры были бы благодарны вам за разъяснение.
- Не сердитесь, дорогой мой. Для меня вы самый лучший.
- Это правда? - не поверил своим ушам Ктор.
- Я никогда не обманываю, вы же знаете!
- Знаю. Джонамо, милая, как бы я жил без вас? Впрочем, вам это... Словом, простите мне минутную слабость. Мы, мужчины, иногда бываем... нуждаемся...
- Вы, как ребенок, Ктор. Большой, умный, чуточку избалованный ребенок.
- И этот ребенок любит вас, Джонамо!
- Я тоже полюбила вас, Ктор. Возможно, все началось в Оультонском заповеднике. Каким уверенным в себе, сильным, умелым показались вы мне тогда. Оставайтесь таким! Ах, Ктор, родной мой, если бы мы принадлежали только себе!
21
Свадьба
Джонамо сидела, подперев подбородок, и молча смотрела на Ктора. Какое прекрасное, отрешенное от всего суетного было у нее лицо!
В глубоких, черных, холодноватых глазах, казалось, навечно поселилась умудренная печаль, они скрывали и не могли скрыть непреходящее страдание.
Острая, щемящая нежность, далеко не всегда сопутствующая любви, владела Ктором. Чувство, которое он испытывал к Джонамо, было больше, чем любовь. Не свойственное ему прежде желание повиноваться, восторженное преклонение перед этой непостижимой женщиной как бы отодвинули чувственную сторону любви, заслонили ее. И не женщину, а божество видел он сейчас в любимой, повторяя в счастливом недоумении:
"Неужели это правда и она меня любит? Не приснилось ли мне?"
И воскрешал в памяти голос Джонамо, глубокий, низкий, звучный:
"Я... согласна... стать... вашей... женой..."
Ктор сознавал: то, что произошло между ними, всего лишь прелюдия, пролог, а главное еще грядет. Никогда он, считавший себя сдержанным человеком, столь неистово, безоглядно, с надеждой и верой, не рвался вперед, к будущему, которого до сих пор подсознательно страшился, предпочитая, чтобы все оставалось как есть.
Но в отношениях с Джонамо он растерял непринужденность, никак не мог преодолеть скованности. Не мог даже перейти с ней на "ты", хотя что может быть естественнее между близкими людьми!
Хотелось выставить себя в лучшем свете, произносить умные и значительные слова. Однако собственные рассуждения казались ему банальными, речь косноязычной, шутки плоскими, улыбки вымученными...
Он наблюдал за собой как бы со стороны, отстранено и непредвзято, и виделся себе неловким, нудным, недалеким. И становилось страшно: а вдруг Джонамо разочаруется в нем, передумает, уйдет из его жизни так же решительно и неотвратимо, как вторглась в нее?
В величайшем смущении Ктор постукивал пальцами по колену, не находя сил прервать затянувшееся молчание, но чувствуя, что это обязательно нужно сделать, и как можно скорее.
- До свадьбы остается меньше месяца, а мы еще не решили, где будем жить, - наконец, проговорил он. - Переедете ко мне?
Он так робко, так трогательно произнес это "переедете", что Джонамо рассмеялась. Ее серебристый смех, оказавшийся внове для Ктора, сразу снял напряжение, придал их общению теплоту и сердечность.
- Но почему же к вам... к тебе? Дорогой мой, ведь это не твой дом, а резиденция Председателя. Бр-р-р... Там мне всегда будет холодно. Впрочем, и моя маленькая квартирка не годится...
