Майкл Фрейн - Оловянные солдатики (роман)
Откровенно говоря, я частенько подумываю: «Если бы вещи умели говорить, чего бы они только не порассказали!» Возьмем, к примеру, тот молоточек с рукояткой слоновой кости. Это особая модель повышенной легкости, изготовлена для вдовствующей маркизы Минаи — она закладывала фундамент нового спортивного зала в своей старой школе. Очень, знаете ли, хрупкая женщина. Или вон та золотая лопата в углу. В 1927 году лорд Фроум с ее помощью сажал мемориальный дуб в саду Андоверской пресвитерианской семинарии. Ему тогда было восемьдесят четыре года, для такого дела он поднялся со смертного одра. И спустя неделю он умер, сэр.
Подумайте о дверях, которые открывались этими вот золотыми ключами, сэр! Подумайте обо всех пирогах, которые были разрезаны этими вот церемониальными шпагами! Между прочим, сэр, если вы желаете что-либо испробовать в действии, то наш демонстрационный театр оборудован полностью: есть и первый камень для фундамента, и пирог, и нос корабля…
Это, сэр? Это позолоченный стартовый пистолет, которым сэр Роберт Хамбл в 1936 году открыл Олимпийские игры мандатных территорий… Это серебряный микрофон, через который Рок Ролли пропел тысячную песенку, изданную компанией «Соборная музыка»… Серебряный штопор, которым орудовал генерал сэр Родрик Длинбрюк на двухсотлетии Браун-клуба… Посеребренный пенс, которым в 1921 году Хорейс Жердинг торжественно открыл новую общественную уборную в Кройдоне… Золотая заводная ручка, которой румынский король завел первый «Остин-7», пущенный в продажу в Бухаресте… Бриллиантовая чека гранаты, с помощью которой Муссолини начал вторжение в Абиссинию.
Хоу совершенно обалдел. Он заказал ножницы «Балморал», выключатель с инкрустацией из драгоценных камней, мастерок с серебряной рукояткой, кусок золотой цепи неизвестного назначения, золотой ключ и золотую газовую свечу, которой бывшая принцесса Беатриса Швабская некогда зажгла священный огонь в память коров и овечек, павших смертью храбрых на муниципальной скотобойне в Уэст-Уодзуорте.
20
В минуты усталости и телеологического прозрения Голдвассер порой считал, что улавливает цель жизни Ноббса. Ноббс живет, чтобы указывать предназначенное Голдвассеру место, и для этого усложняет работу в отделе прессы, довольно простую по сравнению с работой коллег из других отделов.
Другим отделам связывало руки то обстоятельство, что даже самая мощная из вычислительных машин наделена всего лишь частицей могущества и сложности человеческого разума. Голдвассеру это рук не связывало. Роясь в папках с газетными вырезками, он обнаружил, что вытесняемый машиной человеческий разум не блещет ни могуществом, ни сложностью. А если и блещет, то не дает этому блеску влиять на работу. Словно предвидя ограниченный интеллект вычислительных машин, которые его когда-нибудь вытеснят, этот разум заблаговременно пошел по пути самых крутых упрощений.
Голдвассеру не было никакой нужды растрачивать ограниченную емкость запоминающих схем на то, чтобы забивать машину понятиями «кортизон», «стрептомицин», «циклизин», «сульфафенилтриметиламинодиазин», «карболовая кислота» и «аспирин». Все они относились к категории «чудо-лекарств». Кенсингтон, Вестминстер, Холборн, Пэддингтон, Хэммерсмит и Эджевер[7] успешно сводились к единственному слову «Мэйфер»[8]. Одну из обширнейших и самых многогранных сфер объяло коротенькое словечко: порнография, брак, эксгибиционизм, любовь, содомия, рождение, нежность, стриптиз и т. д. и т. п. — все объединялось термином «секс».
Исходя из такого принципа, конечно, нечего выкладываться, программируя вычислительную машину, если ей предстоит, скажем, писать следующие заметки:
О человеке с Ноттингхилл Гейт, который утверждает, что снизил преступность среди малолетних, показывая им диапозитивы о половом созревании.
Об оправдательном приговоре человеку, обвиняемому в том, что занимался эксгибиционизмом в каком-то парке Илинга.
О человеке с Глостер Род, который остался невредим, провалившись в люк перед Шекспировским мемориальным театром во время спектакля «Ромео и Джульетта».
О пожилом бизнесмене с Мэйда Вейл, излечившемся от артрита спустя почти ровно четыре года после посещения стриптиз-клуба.
Вычислительной машине следует написать всего-навсего: СЕКС-ЧУДО С ЖИТЕЛЕМ МЭЙФЕРА.
Были и другие упрощения, облегчавшие Голдвассеру жизнь. Занимался ли человек производством сапожного крема, торговал ли сапожным кремом, рекламировал ли сапожный крем по телевидению, организовывал ли забастовку на фабриках сапожного крема или ел сапожный крем — все равно он был просто «Мистер сапожный крем». Голдвассер с грустью и болью понимал, что для вычислительной машины он, Ноббс, Нунн и Чиддингфолд все без различия «Мистер вычислительная машина» точно так же, как и сама вычислительная машина. О керосинках и непогашенных окурках теперь не говорили долго и нудно, упоминая при этом стружку, бумажный мусор и мягкую мебель; это все была «стихия огня». Если в течение года в одном и том же городе стихия огня бушевала дважды, город называли «обреченным». Если пожар длился больше обычного, писали «эстафета огня»; если он был незначительный — «мини-пламя»; если случился в России — «огненные лыжи». Мир кишел также людьми-загадками. Правда, никогда не было загадкой, кто именно вдохновлял на преступление. Конечно же, Мозговой трест; потому-то волна преступлений в отличие почти от всех других волн, которыми правит Британия, упорно не желала схлынуть.
Целые разделы английского языка были упразднены путем замены длинных слов короткими, соединенными через дефис. Те, кто призывает к одностороннему ядерному разоружению Англии, стали долой–бомбу — демонстрантами. Прекратим–утечку–валюты–люди приняли даешь–порядок–меры против обойди–запрет–нарушителей. Антисверхурочники тепло–и–дружественно встретились с кончай–стачку–чинами для будем–же–разумными переговоров. Несостоятельность разгрузим–часы–пик–планов насчет служба–дом–транспорта вызвала кто–виноват–бурю.
В сущности, газетный язык до того упростился, что стал абстракцией. Как математика. Имел какое-то отношение к жизни, но был далек от нее, выносил не частные суждения, а общие. Подобно тому как 2 + 2 = 4 справедливо для двух яблок, пылесосов или французских буржуа, так и тезис «Мистер Типичный в попал–или–пропал–эстафете–загадке» справедлив для бесконечно широкого диапазона ситуаций. Чем больше думал об этом Голдвассер, тем труднее ему было представить, как опровергнуть суждение «Мистер Типичный в попал–или–пропал–эстафете–загадок», а раз никакие доводы ее не опровергали, значит, никакие и не доказывали. Вывод следовал только один: это вовсе не констатация факта, а, как 2 + 2 = 4, четкая формула, закономерно выведенная из системы аксиом. Все это было весьма удобно для Голдвассера, поскольку ему предстояло воспроизвести эту систему в аксиоматических устройствах вычислительной машины.
