Владимир Заяц - Тяжелые тени
Гость задвигался, и солнечный луч вспыхнул и погас в белоснежном хохолке. Глава института встревожился. Он торопливо встал, и его необъятное пузо нависло над столом.
- Не злоупотребляйте терминологией! Говорите просто и ясно! Не все могут пролезть через ваши словесные дебри, - он искательно улыбнулся в сторону ответственного гостя. - Если говорить без словесных выкрутасов, наш А-Линь-доду хочет сказать, что не признавать наш строй может только сумасшедший. И А-Линь-доду работает над тем, чтобы доказать это с научной точки зрения.
Высокий гость удовлетворенно кивнул, и Глава, шумно выдохнув, сел. На А-Линь-доду он больше не смотрел, и это было плохим предзнаменованием. Коллеги видели волнение А-Линя и втихомолку злорадствовали.
Затем слушали всех руководителей секторов, которые, Как и предполагал А-Линь-доду, с казенным энтузиазмом подхватили идею руководства.
Дав указание начать разработку конкретного плана, Глава объявил о завершении Совета.
- Хорошо, - констатировал гость, когда все разошлись, и чуть пошевелился, меняя позу. Интонация была очень неопределенная, и Глава забеспокоился.
- Мы свершим все, что от нас требуется, - пообещал он, чувствуя неприятное сердцебиение. - Это не голословные слова.
- Мало просто сделать. Надо сделать быстро и хорошо. - Гость помолчал и добавил, кривя губы в непонятной усмешке: - Руководитель главного сектора у вас хорош. Мыслитель.
Глава института не питал никаких иллюзий в отношении истинного смысла сказанного.
- Трепач... Трепач и проходимец! - пожаловался Глава и вдруг с удивлением почувствовал, что горло у него спазмируется от близких слез. У меня на него уже такой ком наслоился! Не знаю прямо, что мне с ним делать.
Представитель в сопровождении Главы института направился к двери.
- Не знаете... - Гость остановился и, спесиво оттопырив губу, повторил: - Не знаете... Пора бы знать.
Тут что-то сверкнуло в глубине его глаз.
- Надо съесть строптивца вашего. Только и всего.
У Главы перехватило дыхание. Он ясно услышал последние слова, но они были так невероятны, что растерявшийся руководитель осмелился переспросить:
- Как это - съесть?
Гость остановился и, думая о чем-то своем, невнимательно посмотрел на взъерошенного Главу института.
- Разве вы не знаете, как едят? Вот так, - и он подвигал маленькой птичьей челюстью.
Как ни старался Глава, но так и не сумел взять себя в руки и скрыть глубочайшее изумление. Высокий гость глянули на Главу и, перед тем как нырнуть в краснобархатное нутро лимузина, изволили ухмыльнуться.
Давно крохотная секретарь не видела своего покровителя столь озабоченным. Он сидел за столом, склонив голову и скорбно наморщив невысокое чело. Изредка он воздевал очи горе, шумно вздыхал и что-то недоуменно бормотал.
Долго, очень долго шла борьба с самим собой - час, а то и больше. Ведь это совсем не просто: вот так взять и решиться на съедение человека. Коллега, все-таки; тем более руководитель сектора. И еще, что важно: не было еще прецедентов поедания коллег. Ну, в переносном смысле только.
В конце концов Глава решил подчиниться приказу. Ну что из того, что он откажется? Назначат другого Главу. Как тогда семью содержать? Чем детей кормить? Все-таки у него жена и двое детей. И еще четверо от трех других женщин. Логос ты мой, чего не сделаешь ради детей! Надо подчиниться и закрыть глаза на всякие там моральные запреты; не упираться, как бык на зарез, и выполнить указание свыше.
Прошел день или два, А-Линь-доду своим тонким чутьем уловил, что не все в порядке. Он чувствовал, что ему угрожает какая-то неизвестная опасность. А-Линя-доду тревожили непонятные улыбки сослуживцев и шепоток за спиной. Надо было вышибить из малоуважаемых коллег нужную информацию.
А-Линь пустил в ход все свое оружие: обаяние, хитрость, легкий шантаж, давление на людей, зависимых от него по службе. Результат его ошеломил. Вернее, не результат, а полное отсутствие результата. Все молчали, будто в рот воды набрали. Кое-что стало проясняться только на третий день. К нему подошел коллега - руководитель сектора гистологии - и, озираясь, зашептал:
- А-Линь, послушай, тебе-то все равно, а у меня язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки. Мне что угодно есть нельзя. Только филейные части.
- Ты что, обалдел?! - возмутился А-Линь-доду. - Я мясом не торгую.
- Если кому-то пообещали, так и скажите, - сухо ответствовал коллега. А оскорблять людей нечего. Интеллигентный человек, называется!
И ушел с выражением обиды на благообразном гладко выбритом лице.
- Постой! - А-Линь почувствовал, что в странном поведении сослуживца таится разгадка ситуации. Он нагнал руководителя сектора гистологии и положил ему на плечо руку. - Я действительно тебя не понял. Что ты имел в виду? О каком мясе ты говорил?
Коллега тряхнул плечом, сбрасывая руку А-Линя.
- Не надо притворяться. Прекрасно понимаешь, что я имел в виду мышечную ткань, которая в данный момент выполняет в твоем организме сократительную функцию.
Он удалился. А-Линь-доду остался стоять, окаменев от чрезмерного изумления.
Отныне А-Линь-доду стал вести расспросы более целенаправленно, и ситуация вскоре прояснилась окончательно.
Вначале он направился к всезнающей старухе уборщице. Он втиснулся в ее закапелок, и в нос ему шибанул сложный запах от новых метел и гниловатых тряпок. Без предисловия руководитель сектора положил перед ней ассигнацию, для убедительности прихлопнув ее рукой.
- Дирт-са, - начал он, особо напирая на уважительную приставку. Расскажите, что вам известно о планах по моему... э. Словом, в отношении меня.
- А что тут говорить, - ответила уборщица, обмакивая сухарь в чай и со свистом обсасывая его. - Все просто. Приехало начальство высокое и приказало тебя съесть.
- Съесть? Как съесть?!
- Ротом, сынок, ротом. До нас ели люди людей, и после нас будут. На том и стоим. А начальству подчиняться надо. Покорись и не ропщи. И я бы съела кусочек, да с зубами неладно.
- Все согласились?
- А то как же? Было собрание. На нем и согласились. Как один, согласились. Дружный у нас коллектив. Вот что я тебе, сынок, посоветую: три дня до того не ешь ни лука, ни чеснока. Воньцу они мясу дают.
Как в тумане, шел от уборщицы А-Линь-доду. Реальность исчезла, рассыпалась в прах. Все плыло, изменялось, теряло привычные очертания. Самое фантастическое теперь казалось возможным. Какие-то арки, переходы, тусклые пятна вместо лиц.
Подошел кто-то со знакомым голосом и сказал что-то непонятное:
- Я согласился с мнением Главы. Но согласился тихо-тихо...
Вот и дверь сектора. Долго тянул ее к себе А-Линь-доду, забыв, что надо толкать. Кто-то открыл дверь, впустил его внутрь.
