Брайан Олдисс - Доклад о вероятности Эй
Тот встал на ноги и положил медведя так, чтобы голова игрушки не торчала Делая это, он подошел к первой из стропильных балок, к которым подвешен был гамак. Какая-то картина была прибита как раз с той стороны этой балки, к которой подошел Эс. Его рубашка зацепилась за угол рамы и завернулась. Он повернулся и уставился на эту картинку.
Черно-белая репродукция, хотя и бумага, и черная краска уже изрядно покрыты пылью. На ней мужчина и женщина, прикасающиеся друг к другу; мужчина в одеждах пастуха, женщина в чем-то, напоминающем сорочку, и в юбке; из этого, конечно, не следовало то, что ее нельзя было назвать неодетой. Пастушок, очевидно, пренебрег своими овцами, которые уже забрели на поле с пшеницей, ради девушки. Из картинки трудно было понять, увенчались ли его усилия успехом, поскольку в ее взгляде можно было прочесть как пренебрежение, так и тайное желание.
На вытянутой руке пастушок держал бабочку редкой разновидности, которую только что поймал. Но девушка не смотрела на бабочку, она смотрела на него. И невозможно было определить, в каком случае его шансы на победу над девушкой (если, конечно, это входило в его намерения) выше: в том ли, когда он оставит всякие надежды заинтересовать ее пойманной им бабочкой, возможно, дав этой бабочке улететь, и прибегнет к более прямым средствам убеждения — таким, как поглаживание ее золотисто-каштановых волос или комплименты; или в том, если он продолжит демонстрировать взятую в плен бабочку, расскажет в то же время нечто вроде лекции из природоведения и тем самым победит недоверие юной особы, что впоследствии поможет ему перейти к более интимному разговору.
Объективно говоря, ситуация, изображенная на картинке, таила вызов не только наблюдателю и зрителю, но и самому пастушку. Если же девушка к тому же была замужем за хозяином юного пастушка, все становилось еще сложнее. Ведь очень может быть, что под ее тяжелыми веками скрывался совсем не тот взгляд одобрения и поощрения, который мог приписать ей пастушок, в свободном порыве интерпретировавший его; он мог бы нежно погладить ее по волосам, таким мягким у шеи; он мог бы даже попытаться — и с возможным успехом! — поцеловать ее нижнюю полную губку, а она, в свою очередь, могла бы после этого побежать к своему мужу и рассказать ему обо всем, ввергнув, таким образом, пастушка в пучину неприятностей; или же, оказавшись в таком сложном положении, он мог сыграть отбой по той причине, что девушка может признаться своему мужу сама по своему желанию, или муж вынудит ее признаться силой. В результате он мог бы лишиться своей работы и навсегда утратить душевное спокойствие, как павшие духи после великой катастрофы.
— Еще одно обсуждение картины Холмана Ханта! — воскликнул Укрыватель Архивов, который выступал в качестве старшего десятки присяжных.
Он мягко прошел по затененной комнате и положил руку на плечо женщины, погруженной в транс, которая немедленно прекратила чтение доклада. Как только ее певучий голос перестал звучать, присяжные, казалось, ожили. Один из них, чья должность называлась «Пронизыватель Искривлений», коснулся своей лампы и заговорил:
— Так как, мне кажется, эта картина Холмана Ханта имеет не менее полное существование, чем тот мир, в котором сейчас находится наша Странствующая Дева, я осмелюсь предложить вам рассмотреть факсимиле данной картины, мой слуга Образ продемонстрирует его вам. Начинай, Образ!
Мужчина в бархате отделился от задней стены залы, в руках у него было живописное полотно, которое он по очереди продемонстрировал всем присяжным. Те изучали картину пристально, но все же с различной степенью внимания.
— Как вы видите, — продолжил Пронизыватель, — наша Странствующая Дева представила нам то, что мы в некотором отношении должны признать точным докладом об этом второстепенном и, в общем, ничтожном творении кисти, хотя я сам подчеркнул бы некоторые другие места, имеющие связь с обыденным символизмом картины, например: у молодого пастушка есть рожок из рога, свисающий с его плеча, возможно, это указание на измену мужу; или та же девушка — ведь она держит на коленях не только зеленые яблоки, но и книгу в переплете из коленкора под названием «Нижняя точка X», что также может свидетельствовать о состоянии ее ума; или то... Присяжные знали о том, что Пронизыватель может говорить очень долго. Поэтому Исполнитель Печали, прервав его, начал:
— Признавая определенные совпадения в этом... мм мире, который, судя по описанию нашей Девы, возможно, содержит картину, которая существует в нашем универсуме — довольно известную работу второстепенного художника с острова Англия, — я все же удивлен, Пронизыватель, каким образом вы приписываете этому миру ту же степень реальности, что присуща реальной картине, существующей в нашем универсуме. Мы знаем, что эта картина существует, но уверены ли мы в существовании того мира? Нет! Совершенно ясно, что наша Странствующая Дева описывает некий внутренний мир — ее собственный, — который не может быть признан ни реальным, ни актуальным только потому, что он содержит определенные отсылки вовне.
— Как же вы тогда объясните Домоладоссе и этого парня Гроулеса, господин Исполнитель? — спросил Укрыватель Архивов.
— Ну, сэр... Я думаю, сэр, их нужно понимать как своего рода фальшборт, которым наша Дева ограждает дорогие для себя образы; совершенно ясно, что если мы отказываем им в жизненной реальности, а нам это следует сделать, то мы закономерно приходим к выводу: все это только образы— и сам пресловутый «мир», содержащий Джи и Эс, и прочие причудливые фантазии.
Помахивая картиной из стороны в сторону, Побудитель Образов нетерпеливо возразил:
— Давайте не будем мудрить, чтобы не упустить главного. Странствующая Дева сообщила нам некоторые данные об ином универсуме, которые она едва ли бы могла почерпнуть из своего внутреннего опыта. Я приведу вам ряд примеров.
— К счастью, Пронизыватель Искривлений не единственный среди нас любитель живописи. Мне давно известно это изображение пастушка, и — в отличие от нашего уважаемого друга — я считаю его одним из самых замечательных, в общественно-философском смысле, в истории живописи. Оно — живое воплощение всех предрассудков Викторианской эпохи, таких, как стремление к естественной простоте природы и к высокой нравственности. В картине воплощается — возможно, мне следовало бы сказать: она демонстрирует — их тягостное ощущение заключенности во времени, с которым они не смогли разобраться, даже просто определить его границы, на теоретическом уровне. Так что их художники стали мастерами Неразрешенного момента, мастерами Ожидания Грядущего, например: дилеммы, вопроса, не имеющего ответа, неоконченного жеста, мгновения перед катастрофой, или, с другой стороны, самой катастрофы, отмщения, побуждающих задуматься над предшествующим моментом. Почти все живописцы и почти все лучшие картины Викторианской эпохи изображают именно это заточение во временных структурах, из которого, считали тогда, невозможно бежать, отчего подобные произведения и играли роль очистительного средства.
