Айзек Азимов - Установление – 1
Хардин, видимо, угадал мысли своего посла.
– Было бы правильнее никогда ничего не рассказывать тебе об этом .
– Почему ты так говоришь? – воскликнул Верисоф в изумлении.
– Потому что сейчас шесть человек – ты, я, остальные трое послов и Йохан Ли – отлично представляют, что нас ждет впереди; а я чертовски боюсь, что идея Селдона заключалась как раз в том, чтобы никто ничего не знал.
– Почему?
– Потому что даже изощренная психоистория Селдона имеет пределы. Она не может справиться со слишком большим числом независимых переменных. Селдон не мог принимать во внимание личности отдельных людей, так же как нельзя приложить кинетическую теорию газов к отдельным молекулам. Он работал с населением целых планет, с толпами, и только слепыми толпами, которые не знают заранее о результатах своих действий.
– Это не очевидно.
– Ничего не могу поделать. Я не такой уж психолог, чтобы объяснить это с научной точки зрения. Но вот что тебе, должно быть, известно. На Терминусе нет подготовленных психологов и математических трудов по этой науке. Очевидно, Селдон хотел, чтобы мы двигались вслепую – и, вследствие этого, в нужную сторону, – в соответствии с законами психоистории для толпы. Я уже говорил тебе как-то, что, изгнав в первый раз анакреонцев, никогда не представлял, к чему мы пойдем. Я думал поддержать баланс сил, не более. Лишь впоследствии мне показалось, что я вижу систему в ходе событий; но я делал все от меня зависящее, чтобы не поступать в согласии с этим знанием. Помехи, связанные с наперед известными вещами, выбили бы План из колеи.
Верисоф задумчиво кивнул.
– Почти столь же запутанные рассуждения мне приходилось слышать в храмах Анакреона. И как же ты надеешься уловить момент для действий?
– Уже уловил. Согласись, что как только мы отремонтируем крейсер, ничто не удержит Виениса от нападения на нас. В этом смысле альтернативы не останется.
– Да.
– Прекрасно. Это насчет внешнего аспекта. С другой стороны, ты согласен также и с тем, что после следующих выборов появится новый, враждебный Совет, который вынудит предпринять действия против Анакреона. И здесь нет альтернативы.
– Да.
– А как только альтернативы исчезают, приходит кризис. Или, что то же самое, – я начинаю беспокоиться.
Он сделал паузу. Верисоф ждал продолжения. Медленно, почти неохотно Хардин произнес:
– У меня возникла мысль – скорее, представление, – что внешнее и внутреннее воздействия спланированы так, чтобы достигнуть пика одновременно. Но сейчас есть разница в несколько месяцев. Виенис, вероятно, нападет до весны, а выборы еще через год.
– Это кажется не столь уж существенным.
– Не знаю. Может быть это следствие неизбежных ошибок в расчетах, а может быть и того обстоятельства, что мне известно слишком многое. Я старался никогда не допускать влияния моих предвидений на мои действия, но могу ли я быть в этом уверен? И какое влияние может оказать это расхождение? Во всяком случае, – он поднял голову, – я твердо решил одно.
– Что же?
– Когда кризис разразится, я отправлюсь на Анакреон. Я должен быть на месте… Впрочем, хватит, Верисоф. Уже поздно. Хорошо бы нынче ночью пуститься в загул. Я хочу немного расслабиться.
– Тогда это надо делать здесь, – сказал Верисоф. – Я не хочу быть узнанным, чтобы у новой партии, которую формируют твои драгоценные советники, не было повода для разговоров. Закажи коньяк.
Хардин так и поступил – но коньяка заказал совсем немного.
3.
В давние времена, когда Галактическая Империя охватывала всю Галактику, а Анакреон был богатейшей из префектур Периферии, не одному Императору доводилось с большой помпой посещать вице-королевский дворец. И ни один из них не покидал его, не испытав свое умение владеть глайдером и игольным ружьем на пернатой летающей крепости, именуемой птицей Ньяк.
С наступлением упадка слава Анакреона ушла в небытие. Вице-королевский дворец превратился в продуваемые сквозняками руины, за исключением одного крыла, отремонтированного мастерами Установления. И уже лет двести Императоры на Анакреоне не появлялись.
Но охота на Ньяков по-прежнему оставалась королевским спортом, и верный глаз да владение игольным ружьем все еще были первыми из требований, предъявляемых к королям Анакреона.
Лепольд I, король Анакреона и – как неизменно, но лживо добавлялось, – властитель Внешних Доминионов, хотя и не достиг еще шестнадцати лет, уже много раз успел доказать свое умение. Он подстрелил своего первого Ньяка, едва достигнув тринадцати; десятого – спустя неделю после восшествия на престол; а сейчас возвращался с сорок шестым.
– Пятьдесят – до моего совершеннолетия, – ликовал он. – Кто хочет пари?
Но придворные не заключали пари по поводу способностей короля. Выигрывать такие пари было бы смертельно опасно. Так что никто не отозвался, и король в отличном настроении пошел переодеваться.
– Лепольд!
Король остановился как вкопанный, ибо лишь один голос мог окликнуть его. Он хмуро обернулся.
Виенис стоял на пороге своих покоев и мрачно взирал на юного племянника.
– Отошли их прочь, – нетерпеливо указал он. – Выгони всех.
Король коротко кивнул, и двое камергеров, поклонившись, попятились вниз по лестнице. Лепольд вошел в комнату дяди.
Виенис угрюмо взглянул на охотничий костюм короля.
– Скоро тебе надо будет думать о более важных вещах, чем охота на Ньяков.
Он отвернулся и заковылял к столу. С тех пор, как он стал слишком стар для гонок по воздуху, опасных бросков под крылья Ньяков и рывков глайдера при каждом движении ноги, его стали раздражать все эти занятия в целом.
Лепольд оценил кислое настроение своего дяди и не без желания задеть его заговорил воодушевленным тоном:
– Но тебе стоило быть с нами сегодня, дядя! В пустоши Самии мы вспугнули одного – настоящее чудовище! Вот это была дичь! Мы гонялись за ним больше двух часов на площади в семьдесят квадратных миль. Затем я добрался до Солнечной Стороны, – он наглядно показывал все это, будто снова сидел в своем глайдере, – и пошел вниз с переворотом. Поймал его на взлете и попал как раз в ногу под левое крыло. От этого он озверел и пошел вкось. Я принял его вызов, тоже развернулся влево, выжидая, пока он ухнет вниз. И точно, вот он валится. Он был на расстоянии взмаха крыла, когда я сдвинулся и…
– Лепольд!
– Ну вот! Я подстрелил его.
– Я в этом не сомневался. Теперь будешь ли ты слушать или нет?
Совершенно нецарственно надув губы, король пожал плечами и прошествовал к краю стола, где вгрызся в лерийский орех. Он не рискнул посмотреть в глаза своему дяде.
