Майкл Крайтон - Случай необходимости
— Я хотел извиниться, — сказал Конвей. — За сегодняшнее. Я не хотел, но так получилось.
— Ничего, все в порядке.
— И у Герби еще надо прощения попросить. Я такого наговорил ему…
— Он все поймет.
— На душе прегадостно, — сказал Конвей. — Но когда видишь, как умирает пациент, как он гибнет вот здесь, у тебя на глазах… Ты не знаешь, что это такое.
— Не знаю, — признал я.
Еще некоторое время мы оба молчали, а затем я сказал:
— Можно я попрошу тебя о небольшой услуге?
— Конечно.
— Расскажи мне о Дж.Д.Рэндалле.
Он ответил не сразу.
— А что?
— Просто интересно.
— Врешь.
— Конечно, — сказал я.
— Ли арестовали, ведь так? — спросил Конвей.
— Да.
— Это он сделал?
— Нет.
— Ты в этом уверен?
— Я верю тому, что он рассказал мне, — сказал я.
Конвей вздохнул.
— Джон, — заговорил он, — ты ведь не дурак. Представь, если бы на тебя решили повесить такое дело. Ты сам что, не стал бы все отрицать?
— Не в этом дело.
— Да нет, именно в этом. В таких вещах никто не станет признаваться.
— А что, разве исключена возможность, что Арт этого не делал?
— Это даже не просто возможность. Это более, чем возможность. Это вероятность.
— И что из этого?
Конвей покачал головой.
— Ты забываешь о том, откуда возникают подобные вещи. Дж.Д. большой человек. Дж.Д. теряет дочь. А в это же самое время неподалеку от места проживания вышеозначенного Дж.Д. подворачивается под руку удобный китаец, на которого можно спихнуть имевшее место неблаговидное деяние. Ситуация лучше не придумаешь.
— Я уже слышал подобную теорию. Я не верю в нее.
— Значит, ты не знаешь Дж.Д.Рэндалла.
— Вот это точно, не знаю.
— Дж.Д.Рэндалл, — сказал Конвей, — это пуп всего мироздания. У него есть деньги, связи и престиж. Он может позволить себе заиметь все, что его душа ни пожелает — даже голову маленького китайца.
— Но зачем она ему? — поинтересовался я.
Конвей рассмеялся в ответ.
— Друг мой, ты что, с Луны свалился?
Наверное вид у меня был довольно дурацкий.
— Ты разве не знаешь, что…, — тут он замолчал, поняв, наверное, что я действительно ничего не знаю. Затем Конвей очень старательно сложил руки на груди и к уже сказанному не добавил ни слова. Он сосредоточенно глядел на дорогу впереди себя.
— Ну так что же? — допытывался я.
— Спроси лучше у самого Арта.
— Но я спрашиваю у тебя, — сказал я.
— Или у Лью Карра, — продолжал Конвей. — Может быть он и расскажет тебе об этом. А я не стану.
— Ну ладно, — сказал я, — тогда расскажи мне о Рэндалле.
— Как о хирурге.
— Хорошо, давай как о хирурге.
Конвей кивнул.
— Как хирург, — начал он свой рассказ, — Дж.Д. ничего из себя не представляет. Он посредственность. Он теряет людей, которые должны были бы жить. Молодых, сильных людей.
Я кивнул.
— А еще он подлый как сам дьявол. Он изводит своих стажеров, заставляет терпеть всяческие унижения, короче, смешивает их с дерьмом. Под его началом работает много на самом деле способных молодых хирургов, и так-то он руководит ими. Я знаю это; я сам провел у него два года на хирургии грудной клетки, прежде, чем уехал в Хьюстон стажироваться в кардиохирургии. Когда жизнь впервые свела меня с Рэндаллом, мне было двадцать девять лет, а ему тогда было сорок девять. Он очень круто принимается за дела. Он вообще ужасно деловой, носит костюмы из магазина на Бонд-Стрит, и козыряет друзьями, владеющими замками во Франции. Разумеется, это еще совсем не означает того, что он хороший хирург, но главное произвести впечатление. Это создает некий ореол вокруг него. Благодаря этому он может выглядеть хорошо.
Я промолчал. Конвей, просто разогревался, готовясь перейти непосредственно к самой сути всего рассказа. Он повышал голос, начинал жестикулировать своими сильными руками. Я не хотел мешать ему в этом.
— Но вся загвоздка в том, — продолжал Конвей, — что Дж.Д. устарел. Он начинал заниматься хирургией в сороковые-пятидесятые годы, вместе с Гроссом, Чартиссом, Шэклфордом и иже с ними. Тогда хирургия была совсем другой; важны были практические навыки, а наука в расчет почти не принималась. Никто тогда не знал об электролитах или химии, и Рэндалл так и не смог до конца свыкнуться с ними. Пришли новые парни; они были выучены на ферментах и натриевой сыворотке. Но вот для Рэндалла все это так и остается мучительной головоломкой.
— Но он пользуется хорошей репутацией, — сказал я.
— И Джон Уилкс Бут тоже ею пользовался, — ответил Конвей. — До поры до времени.
— Что я слышу, неужели профессиональная зависть?
— Да я сам могу изрезать его левой рукой, — сказал Конвей. — Не глядя.
Я улыбнулся.
— С похмелья, — добавил он. — И в воскресенье.
— А что он за человек?
— Мудак. Вот он кто. Его стажеры говорят, что Дж.Д. нигде не появляется без молотка и полудюжины гвоздей, на тот случай, если ему вдруг представится возможность распять кого-нибудь.
— Но не может же он всегда оставаться столь отталкивающим типом.
— Конечно, — согласился Конвей. — Такое возможно только когда он чувствует себя в особенно хорошей форме. Но как и у каждого из нас, у него тоже бывают выходные.
— Но все равно. По твоим словам выходит, что он просто чудовище.
— Какое там… Обычная сволочь, — сказал он. — Знаешь, ведь стажеры еще кое-что рассказывают о нем.
— Вот как?
— Да. Они говорят, что Дж.Д.Рэндалл так любит резать чужие сердца, потому что у него никогда не было своего собственного.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ни один здравомыслящий англичанин никогда не отважился бы на поездку в Бостон, особенно, если это год 1630. Для того, чтобы решиться на длительное морское путешествие к далеким и диким берегам мало было одной лишь отваги и силы духа — на такое мог отважиться только по-настоящему отчаянный и фанатичный человек. К тому же для всякого, решившегося на подобное путешествие, был неизбежен решительный и бесповоротный разрыв с английским обществом.
К счастью, история судит о людях по их поступках, а не по тому, что подвигло их на подобные свершения. Именно поэтому бостонцы могут спокойно считать своих предшественников поборниками демократии и свободы, героями-революционерами, а также придерживавшихся либеральных взглядов художниками и писателями. Это город Адамса и Ревера, город, в котором все еще чтут Старую Северную Церковь и Банкер-Хилл.
Но у Бостона есть и другое лицо, и эта темная личина обращает свой взор к позорному столбу, колодкам, стулу для пыток и охотам на ведьм. Вряд ли современному человеку дано понять, чем являлись эти орудия пыток на самом деле: это доказательства одержимости, неврозов и изощренной людской жестокости. Это признак общества, погрязшего в боязни греха, проклятия, жарких костров преисподней, недуга и индейцев — перечисление велось в таком или примерно таком порядке. Испуганное, настороженное, погрязшее в подозрениях общество. Проще говоря, общество реакционно настроенных религиозных фанатиков.
