Филип Фармер - В свои разрушенные тела вернитесь
Алиса швырнула свою чашу прямо в лицо еще одному атакующему, а затем ударила его обожженным на огне концом своего копья. Тут откуда-то сбоку выскочила Логу и добавила болонцу палкой по голове, и притом так сильно, что тот упал на колени.
Все сражение длилось всего около минуты. Другие нападающие, оценив ситуацию, вместе со своими женщинами быстренько убрались восвояси. Бартон перевернул стонущего вожака на спину и выдернул копье из раны. Оказалось, что конец оружия вошел в живот не более, чем на дюйм.
Мужчина поднялся на ноги и, зажав кровоточащую рану, побрел прочь. Трое бандитов остались лежать. Двое из них, похоже, были живы, напавший на Фригейта — мертв.
Американец сначала из бледного стал красным, затем снова побледнел. Однако было непохоже, что он сокрушается по убитому или что ему дурно. Если его лицо что-то и выражало, то это было торжество. И облегчение.
— Это первый человек, которого я убил! — сказал он. — Первый!
— Сомневаюсь, что последний, — заметил серьезно Бартон. — Правда, если вас не убьют раньше.
Руах, глядя на труп, медленно произнес:
— Мертвец здесь выглядит точно так же, как и на Земле. Интересно, что происходит с теми, кого уже успели убить в этой загробной жизни?
— Если мы проживем здесь достаточно долго, то, возможно, и узнаем это. Кстати, вы молодцы, женщины. Я не ожидал от вас такой прыти.
— Мы делали то, что надо было делать, — сказала в ответ Алиса и отошла в сторону. Она была бледна и дрожала. Логу же, наоборот, — очень весела.
Примерно за полчаса до полудня они добрались до своего камня. Но там уже все изменилось. В их тихой ложбине теперь расположилось человек шестьдесят, причем многие из них возились со сланцевыми осколками. Один человек держался за окровавленный глаз, куда, очевидно, попал осколок от камня. У других кровь капала с лица или из разбитых пальцев.
Бартон расстроился, хотя и понимал, что он бессилен что-либо изменить. Единственная надежда на восстановление спокойствия в их убежище была в том, что пришельцев прогонит отсутствие воды. Но и эта надежда быстро исчезла. Какая-то женщина сказала, что примерно в полутора милях к западу есть небольшой водопад. Он течет с вершины горы через каньон в форме стрелы в большое и только наполовину заполненное углубление. В конце концов, это озеро должно будет переполниться, и ручеек потечет до самой реки. «Было бы очень хорошо, — отметил про себя Бартон, — соорудить для ручья канал из камня, выбитого из подножия горы».
И, словно угадав эти мысли, Питер Фригейт произнес:
— Проблема с питьевой водой для нашей долины была бы решена, если бы мы сделали из гигантского бамбука трубы и проложили их от источника к нашим хижинам.
Бартон напомнил ему, что здесь, пожалуй, собралось и так довольно много народа, на что Фригейт пожал плечами и отвернулся. Бартон хотел было что-то сказать, но передумал и повел группу к чашному камню.
Они вставили чаши в камень — каждый хорошо запомнил расположение своей — и стали ждать. Бартон объяснил группе, что он намеревается уйти отсюда, как только будут наполнены чаши. Местность на полпути между водопадом и этим камнем была лучше, да и к тому же, возможно, не столь многолюдна.
Голубые языки пламени с грохотом взметнулись над камнем, когда солнце достигло зенита. На сей раз чаши выдали салат, итальянский черный хлеб с мелкими вкраплениями чеснока, масло, спагетти вперемешку с мясным фаршем, чашку сухого красного вина, виноград, снова кофейные гранулы, десять сигарет, палочку марихуаны, сигару, опять туалетную бумагу, кусок мыла и четыре шоколадных пирожных. Среди присутствующих послышались жалобы, что им не нравится итальянская пища, но никто не отказывался от еды.
Выкурив по сигарете, они отправились к водопаду, расположенному у основания скалы. Он оказался в самом конце треугольного каньона, где вокруг провала уже расположилась лагерем довольно большая группа людей. Вода была ледяная. После того, как люди Бартона вымыли, высушили посуду и наполнили сосуды водой, группа двинулась в обратный путь. Ярдов через восемьсот они выбрали холм, поросший соснами. На самой верхушке росло гигантское железное дерево. Бамбук всех размеров рос вокруг в изобилии. Под руководством Казза и Фригейта, проведшего много лет в Малайзии, они нарезали стебли бамбука и соорудили из них хижины. Это были круглые строения с одной дверью и окном сзади, с конической крышей, покрытой травой. Они работали быстро и не стремились к совершенству строений, так что ко времени очередного приема пищи все, кроме крыши, было закончено. Фригейт и Монат остались возле хижин, остальные же взяли чаши и пошли к камню. Здесь они увидели около трехсот человек. Бартон предвидел это. Большинству не захочется шагать две мили три раза в день за едой. Они предпочтут тесниться вокруг камней, только бы не сделать, упаси Господи, лишнего усилия. Теперь хижины были разбросаны беспорядочно и гораздо ближе друг к другу, чем это необходимо. Однако оставалась еще проблема свежей воды, и Бартон удивился, что так много людей собрались здесь, не продумав, как ее решить. Но тут же одна хорошенькая сербка сообщила ему, что днем был найден совсем рядом с камнем источник отличной питьевой воды. Ручей бежал из пещеры, расположенной прямо над одной из скал. Бартон тут же отправился его обследовать. Вода вырывалась из пещеры и тонкой струйкой стекала по отвесной скале в водоем, около пятидесяти футов шириной и глубиной около восьми.
Бартон отметил, что, похоже, это место характеризовало запоздалую мысль тех, кто создал все это великолепие.
Он возвратился как раз к вспышке голубого пламени. Казз неожиданно встал и на виду у всех начал мочиться. Ему и в голову не пришло отойти в сторону. Логу хихикнула, Таня покраснела. Итальянки привыкли к тому, что мужчины жмутся к стенкам домов в любых местах, где только им приспичит, поэтому, казалось, не заметили происходящего. Вильфреда привыкла и к гораздо худшему. Алиса, к удивлению Бартона, тоже не обратила внимания, как будто это был не человек (почему бы неандертальца и не назвать человеком?), а просто собака или кошка. Похоже, так и объяснялось ее отношение к происходящему. Для нее Казз не был человеком, и поэтому от него не следовало ожидать, что он в таких случаях будет поступать как человек.
Сейчас трудно было объяснить Каззу суть его проступка, тем более что он пока не понимал их языка. «Но выразить свое неодобрение, хотя бы жестом, необходимо, чтобы в будущем он не облегчался на виду у всех, тем более во время приема пищи, — подумал Бартон. — Каждый должен научиться определенным запретам, и все, что портит аппетит другим, когда они едят, должно быть запрещено. И сюда же должны быть включены перебранки во время еды». Честно говоря, за свою прошлую жизнь он принимал участие в обеденных диспутах более, чем достаточно.
