Ростислав Гельвич - Полиция реальности
Так или иначе, из машины я вышел. Местность оказалась заснеженной. Снег поблескивал, отраженным светом фар.
Я оглянулся. Ощущение пустоты. Толстые трубы, проложенные издали, в еще большую даль. Линии электропередач, стоят худыми, синтетическими деревьями. И много, ужасно много желтой, сухой и высокой травы, оставшейся с осени.
Помножить это все, на темное небо. Даже если бы я не ехал сюда, по таким «потусторонним» делам, то это ощущение все равно бы у меня возникло. Потому, что это неживая территория.
— Пошли.
Мы пошли, в брака, возле которого встала машина. Не могу сказать, чтобы полностью разглядел его снаружи. Обычный, длинный и широкий барак, с большими окнами. Внутри, горел свет. Как оказалось — от люминесцентных ламп. Этот свет, всегда ассоциировался у меня, со строгой официальностью, с холодком.
Бледно освещаемые станки, длинные балки и доски, внушительные баллоны, смотрелись чужеродно. Не больше, и не меньше.
Пожилой человек, в квадратного вида шапке, и небольшой бородой, уже звал нас.
— Доброго вечера, Родион.
Он снял перчатку, сунул ее в карман коричневой дубленки, и подал руку сначала Родиону, а потом и мне.
Я пожал ее. Твердая, сильная рука. Подрагивает.
Человек продолжил:
— Все готово, в общем-то. Вычистили, вымыли, и день не работали, как вы и сказали. Даже доски, всего час назад занесли. — он замолчал, ожидая ответа.
— Да, Александр Владимирович, спасибо. Дмитрий, начнет работу, как только вы уйдете.
— Ключи, в моем кабинете, в шкафчике. Вам уже говорили, что по уходу, надо полностью все закрыть, и включить сигнализацию….
И далее, хозяин цеха вышел наружу. Из окна, я увидел, как он прошел за барак, уселся в девятку, после чего уехал, аккуратно объехав машину Родиона.
— С чего начнем?
Я не знал. Все казалось, как уже было сказано, очень чужеродным. Поневоле отвлекающим. Я прошелся, туда-сюда по цеху, тронул пару станков. Оказались очень холодными.
— А что вообще такое?
— Александр Владимирович, говорит, что древесина портится. — охотно ответил Родион — Изделия из нее. Даже опилки. Систематически так, знаешь.
— Тогда зачем, ты сказал ему все вымыть и вычистить?
— Так материал же остался. — указующий жест, на доски и балки — Специально. А так, что, было огромное желание поползать по мусору?
— Как смешно.
Я все еще ходил по цеху, все так же, изредка дотрагиваясь, то туда, то сюда. Родион, которого, видимо несколько достало молчание, сказал, стоя где-то в середине. Точнее, он недолго стоял. Сказав:
— А я в школе, работал на станках. — немного придержал пальто, и запрыгнул на железный верстак — На уроках труда, знаешь. У нас были. Мы вытачивали, в основном всякие биты.
— И как, много выточил?
— Штук пять бит, разного размера. Еще скалки. Одну биту, кстати, подарил двоюродному брату. А потом, был у него в гостях, и нашел ее в кладовке, заброшенную. Такие дела.
Молча, я к концу короткого рассказа, уже обошел цех. Метров, наверное, восемь-девять в длину, а в ширину, не больше шести. В голове, ни-че-го. Ни малейшей ассоциации.
Что я и озвучил.
— Ты уверен?
— Конечно.
— А кабинет?
Я прошелся и до кабинета. Открыл дверь, и вошел, с неким ожиданием в глубине живота.
И снова ничего. Типичная советская обстановка. Шкаф, сейф, стол, стулья, и календарь на стене. Окно.
Вот окно-то, и привлекло мое внимание. В основном здании цеха, были стеклопакеты. А в кабинете, рама оказалась деревянной. Этот запах, какой-то странной гнили, я учуял только подойдя ближе.
Да. Именно «странной гнили». Потому что, редко удается учуять гниль обычную. Да и нельзя, этот оригинальный запах, назвать неприятным. А тут же, не сказать чтобы такой уж противный… именно странный.
Ногтем, ковырнул облупленную краску. Странное дело. Где-то — краска была. А где-то, нет. И она осыпалась не сама собой, не от старости. Будто бы, кто-то начал счищать ее, причем наждачкой, да и забросил со временем. Вместе с засохшим кусочком, отколупался еще и кусочек дерева. Я поднял его, он оказался будто бы невесом. Малейшего сдавливания двумя пальцами, хватило, чтобы он разломился.
В мозгу, будто шестеренки бешено вертелись. Я ожидал, как обычно, появившейся, словно из неоткуда информации, но нет. Ощущение нехорошего, появилось, а вот самого ценного — фактов, так и не пришло.
Я вернулся в цех.
— Странно. Я не знаю что делать. — рассказал про раму.
Родион выслушал, и пожал плечами, глядя на меня.
Я крепко задумался. Голова заболела. Мысли, упругими червями, прорывались словно сквозь землю. Бесчисленные множества Объектов, сами собой, отметались вон, хотя я даже и не успевал их осмысливать.
— Быть может, выйдешь на улицу?
Негнущимися ногами, идти тяжело, но я смог. Странным образом, в голове что-то прояснилось. Точнее не так. Мне удалось ухватить ускользающую мысль за хвост. И когда, я радостный, зашел внутрь, то был огорошен фразой:
— Ты чего так долго?! Я уже думал за тобой идти!
— Долго? Я пять минут там был.
Родион покачал головой, и резюмировал:
— Сорок.
— Неважно. — я махнул рукой, на лице сама собой расцвела улыбка — Значит, отключаем тут свет, затем, отключаем фары в машине, и сидим там.
— Зачем?
— Потому что так надо! Давай-давай!
— Погоди. Зачем? Ты мне объяснить можешь?
На лице все еще сохранились остатки улыбки. Я могу только догадываться, каким перекошенным было мое лицо, когда я отвечал:
— Ну, обычное же дело! Логика. Ведь, не днем же, когда работают, древесина внезапно портится? Только ночью, когда никого нет. Ну, вот, мы посидим, подождем, может, что и получится.
Взгляд Родиона, был полон праведного скептицизма. Таким взглядом, упитанный телом и твердый в убеждениях физик-атеист, советской закалки, смотрит на подошедшего к нему, с вопросом: «А вы хотите поговорить о Боге?» парнишку.
— А ничего, что дверь незаперта, и сигнализация отключена?
— Попытка не пытка?
Вздохнув, Родион подошел к выходу, и нажал на красную кнопку выключателя. Лампы мгновенно потухли. Мы вышли, оставив дверь чуть-чуть приоткрытой, и сели в машину. Внутри, было прохладно, но не холодно.
— Зачем тебе все это? — спросил я.
— Что «это»? — ответил Родион.
— Эта замуть с цехом. Я понял бы нечто полезное, типа бутылки. Но цех? Даже при всей загадочности, вряд ли можно что-то такое с этого выжать.
— Ты удивишься, но можно. Знаешь, сколько хозяин цеха, отдал священнику, за освящение помещения?
Я промолчал в ответ.
— Двадцать пять тысяч. И нифига. Обещает, столько же, если мы справимся. Немного, но все же деньги.
