Николай Гацунаев - Звездный скиталец (С иллюстрациями)
…Курица рылась в горячей пыли. Клонилось к закату солнце. Рея, почему-то в старом сарафане, шла по противоположной стороне улицы, щуря от света единственный глаз. «Чего это она? — с удивлением подумал Дюммель. — Дома, что ли, глаз забыла? Да и вырядилась в старье!»
— С прибытием, барон!
Симмонс взял его за руку и потянул с крыльца.
— Полюбуйтесь на свою недвижимость.
Немец оглянулся и обмер: перед ним было старо? обшарпанное здание офицерского общежития!
— Пойдем-пойдем, — торопил Симмонс, не давая опомниться. — Сейчас самое веселое увидите.
Он оттащил слабо упирающегося Дюммеля к нише ворот, притиснул к стене.
— Не вздумайте мне еще в обморок хлопнуться! — Симмонс глянул на часы. — Смотрите молча, понятно?
— П-понятно! — заплетающимся языком пробормотал Дюммель.
Дверь гостиницы скрипнула, медленно отворилась и на крыльцо, лениво позевывая, вышел с коротенькой трубочкой в руке… герр Дюммель.
Немец охнул и закрыл глаза руками.
— Смотрите, барон. — Голос Симмонса звучал резко, безжалостно. — Любуйтесь, голубчик, собственной персоной образца 1878 года!
— Ох-ха! — донеслось до слуха Дюммеля. — Проклятая страна… Проклятые порядки… Проклятая жара…
У Дюммеля подгибались колени. Он прислонился к стене, не в силах оторвать глаз от своего двойника. А тот, как ни в чем не бывало, продолжал топтаться на крыльце, прерывая ворчливое бормотание лишь для того, чтобы зевнуть или затянуться трубкой.
На двойнике была довольно чистая белая рубаха с закатанными рукавами, засаленные до блеска брюки и стоптанные башмаки.
— Налюбовались? — измывательски полюбопытствовал Симмонс. — Хотите, я вас друг другу представлю? Тото радости будет!
— Вы этого не сделаете! — взмолился немец, оседая на землю. — Пощадите, господин Симмонс.
— Оставить вас, что ли, тут на пару деньков? — вслух размышлял Симмонс.
— Умоляю вас!
— Чтобы впредь неповадно было…
— Герр Симмонс! — немец готов был разрыдаться.
— Ладно, так уж и быть. Вставайте, барон, или как вас там, нечего штаны марать!
…Секунду спустя они шли по оживленной несмотря на жару улице Ново-Ургенча по направлению к своей конторе. О том, что произошло, напоминали лишь дико вытаращенные глаза Дюммеля и перепачканные пылью брюки.
— Отряхните зад, Зигфрид. Да поосторожнее: как ни говори, — усмехнулся Симмонс. — Прах истории.
Неудача с Айдосом надолго выбила его из колеи. Приходилось признать, что вмешательство в реальность 1827 года не привело ни к чему. Удалось, правда, отсрочить на несколько месяцев подавление мятежа и гибель Айдоса, но ни на одной из последующих реальностей это не отразилось, если не считать появления легенды о дэве, который разрушил крепость. Однако и тут не обошлись без путаницы и название «Дэв-кесксн» закрепилось за совсем другой, античной крепостцой в юго-восточной части Хивинского ханства.
После долгих размышлений и колебаний Симмонс решил предпринять еще одну отчаянную попытку.
Утром, пересчитывая рабов, плешивый Саид сбился со счету. Сайд выругался и начал считать сначала. Одетые в рубище пленники вытянулись неровной цепочкой во дворе кулхоны,[5] дрожа от резкой утренней свежести и переминаясь с ноги на ногу. В серых рассветных сумерках землистые лица их казались одинаковыми, как у близнецов.
— Сайд, о-о, Сайд! — донесся от ворот недовольный голос нукера. — Целуешься с ними, что ли? Поторапливайся!
— Не мешай, — откликнулся Сайд. — И так счет не сходится.
— Вот будет потеха, если сбежал кто! — захохотал нукер. — Смотри, я вечером всех привел. Ты сам пересчитывал.
— Замолчи ты! — окрысился Сайд. Дошел, считая рабов, до самых ворот, пнул стоявшего последним огненно-рыжего мужика в тощие ягодицы (тот на свою беду нагнулся не вовремя) и озадаченно поскреб затылок.
— Что? — злорадно расхохотался нукер. — Опять не хватает?
— Если бы! — Саид явно не знал, что ему делать. — На одного больше.
— Голову морочишь?
— Два раза пересчитывал.
Не слушая его дальше, нукер распахнул ворота.
— Сапарнияз!
— Ха?
— Я тебе покажу «ха»! Кишлачный!
— Оу, ляббай, таксыр?[6]
— Веди скотов! Чего стоишь!
— Куда прикажете?
— На стройку, куда еще? Не на свадьбу же!
Гремя кандалами и кутаясь в лохмотья, рабы потянулись через ворота. Сайд для верности хлопал каждого по спине и считал вслух.
— Ну и настырный же вы народ, плешивые! — сплюнул нукер. — Никому от вас покоя нет!
Сайд ухом не повел, продолжая считать.
— Девяносто четыре, девяносто пять… Стой! Тебя как зовут?
— Эркин.
Высокий худощавый раб в живописных лохмотьях смотрел спокойно, без тени страха.
— Эркин? Персианин, что ли?
— Да, таксыр.
— Что-то я тебя раньше не видел.
— Наверное, не обращали внимания.
— А почему у тебя борода не растет?
Раб пожал плечами.
— На все воля аллаха.
— Ладно, иди… Стой! Куда кандалы подевал, собака?
— Потерял, таксыр.
— Потерял кандалы?! — поразился Сайд.
Раб кивнул. Будь у плешивого Сайда волосы на голове, они бы торчком поднялись от изумления.
— Как же ты их снял, скотина?
— Не знаю. Сами, наверное, свалились.
— Свалились, а ты и не заметил?
— Не заметил, таксыр.
С интересом наблюдавший за их разговором нукер опомнился и выскочил за ворота. Рабы во главе с важно вышагивающим охранником были уже в самом конце узенькой улочки.
— Сапарнияз! — завопил нукер. — Стой, дурья башка! Стой, кишлачный.
Сапарнияз оглянулся и растопырил руки, останавливая рабов.
— Стоишь — плохо. Идешь — тоже плохо. Сами не знают, чего хотят, — бормотал он.
Нукер тем временем вернулся к Сайду.
— Чего ты к нему прицепился? Видишь — вот-вот в штаны со страху навалит! Забыли замкнуть кандалы, вот и потерял. Что с дурака возьмешь? Проходи, ишачье отродье! Не задерживай!
Раб шагнул за ворота. Сайд дернулся, пытаясь остановить его, раздумал и махнул рукой.
— Ладно, вечером шкуру спущу. Никуда не денется. Девяносто… Постой, сколько я насчитал?
— Этот девяносто шестой будет, — подсказал нукер.
Два дня потребовалось Симмонсу, чтобы осмотреться и принять решение. Рабов в городе насчитывалось несколько тысяч. Это были персы, индусы, африканцы, даже немцы и французы, но большинство составляли русские военнопленные — остатки разгромленного Шергазыханом отряда Бековича-Черкасского. Русские жили в несколько лучших условиях, чем остальные: опасаясь мести белого царя, хан обещал им свободу, как только они закончат строительство медресе его имени.
