Джон Уиндем - Мидвичские кукушки
Зеллаби помолчал, покачав головой.
– Чертовски мало тут можно сделать. Я не пытался остановить ее. Думал, ей лучше выговориться, думал, ей это поможет. Но лучше бы вы поговорили с ней, успокоили ее. Она знает, что все анализы и рентген показывают нормальное развитие плода, но она вбила себе в голову, что даже в случае отклонений вы будете утверждать, что все идет нормально. Такова ваша профессия. И наверное, она права.
– Но ведь все, слава Богу, идет хорошо, – сказал доктор. – Не знаю, что бы я сделал, если бы было наоборот. Уверяю вас, пациенты не могут испытывать большего облегчения, чем я сам. Так что не беспокойтесь. Конечно, я с ней поговорю. Она не первая, к кому приходят подобные мысли, и наверняка не последняя. Но, знаете, когда мы разберемся с этим, боюсь, у нас появятся новые поводы для беспокойства… Нас ждут очень, очень трудные времена…
Через неделю стало очевидным, что опасения Уиллерса не только сбываются, но и сильно преуменьшены. Ощущение надвигающейся катастрофы оказалось заразительным, почти ощутимо нарастая день ото дня. К концу следующей недели консолидация Мидвича заметно ослабла. Мистер Либоди проводил ежедневные службы, а все остальное время ездил по домам своих прихожан, подбадривая каждого в меру своих сил.
Зеллаби оказался почти не у дел. Рационализм стал в немилости. Он был необычно молчалив и наверняка согласился бы сделаться невидимым, если бы ему это предложили.
– Вы заметили, – спросил он, зайдя как-то вечером домой к мистеру Кримму, – как они на нас смотрят? Как будто мы злоупотребляем милостью Создателя, давшего нам другой пол. Иногда это действует на нервы. На Ферме так же?
– Тоже начиналось, – сказал мистер Кримм, – но мы пару дней назад отправили их в отпуск. Те, кто хотел уехать домой, уехали. Остальные живут в помещениях, которые организовал доктор. В результате от некоторых трудностей мы избавились.
– Вы недооцениваете ситуацию, – сказал Зеллаби. – Мне, правда, не приходилось работать на пороховом заводе, но я могу себе представить, что это такое. Я чувствую, что в любой момент наружу может вырваться нечто неуправляемое и ужасное. И ничего не остается, кроме как ждать и надеяться, что этого не случится. Честно говоря, даже не знаю, как мы переживем следующий месяц. – Он пожал плечами и покачал головой.
Но как раз в это время события начали неожиданно развиваться.
Дело в том, что с мисс Лэмб, у которой вошло в привычку совершать спокойные вечерние прогулки под строгим присмотром мисс Латтерли, произошла неприятность. Одна из молочных бутылок, аккуратно поставленных у задней стены их коттеджа, каким-то образом опрокинулась, и мисс Лэмб на нее наступила. Бутылка покатилась под ее ногой, и она упала.
Мисс Латтерли внесла ее обратно в дом и бросилась к телефону…
Миссис Уиллерс все еще ждала мужа, когда он вернулся пять часов спустя. Услышав, как подъехала машина, она открыла дверь – доктор Уиллерс стоял на пороге, растрепанный, моргая на ярком свету. Таким миссис Уиллерс видела его лишь один или два раза за все время их совместной жизни. Она схватила его за руку.
– Чарли, Чарли, дорогой, что с тобой?
– Я п-просто пьян, Милли, извини. Не обращ-щай внимания, – сказал он.
– О Чарли! Ребенок…
– Р-реакция, дор-рогая. Ппрросто реакция. Ребенок прекр-расный, пнимаешь. Ник-каких отклонений. Вообще… ничего. Пре-екрасный ребенок…
– О, слава Богу! – воскликнула миссис Уиллерс.
– Злотые глаза, – сказал ее муж. – Заб-бавно – но ведь никто же не против золотых глаз, верно?
– Нет, дорогой, конечно, нет.
– Все пре-екрасно, кроме золотых глаз. Все в по-о-олном порядке.
Миссис Уиллерс помогла ему снять пальто и проводила в гостиную. Он упал в кресло, неподвижно глядя в пространство перед собой.
– Г-глупо, правда? Все эти волнения. А теперь все в порядке. Я… я… – Он неожиданно разрыдался и закрыл лицо руками.
Миссис Уиллерс присела на подлокотник кресла и обняла мужа за плечи.
– Ну, ну, родной, все хорошо, все уже позади. – Она повернула его лицо к своему и поцеловала.
– Мог род-диться ор-ранжевый или зел-леный, как мартышка. Р-рентген этого не покажет, – сказал он.
– Знаю, дорогой, знаю. Но теперь уже не о чем волноваться. Ты же сам сказал, что все отлично.
Доктор Уиллерс несколько раз утвердительно кивнул, успокаиваясь.
– Это верно. Все отлично, – повторил он и снова кивнул. – Кроме злотых глаз. Все атлично… Ягнята могут спокойно пастись… спокойно пастись… Дай мне еще выпить, Милли, дорогая. О Боже!..
Месяц спустя Гордон Зеллаби мерил шагами приемную лучшего родильного дома Трейна. Наконец он заставил себя остановиться и сел. Нелепо так вести себя в его возрасте, подумал он. Для молодого человека это было бы вполне естественно, но последние несколько недель окончательно убедили его, что он – увы – уже не молод. Он чувствовал себя вдвое старше, чем год назад. И тем не менее, когда через десять минут в приемную чопорно вышла медсестра, он снова вышагивал взад и вперед.
– У вас мальчик, мистер Зеллаби, – сказала она. – И миссис Зеллаби велела передать, что у него ваш нос.
13. Сбор урожая
В один прекрасный день последней недели июля Гордон Зеллаби, идя с почты, встретил небольшую семейную процессию, шедшую из церкви. В центре шла девушка, которая несла ребенка, завернутого в белую шерстяную шаль. Для матери она была слишком молода, чуть старше школьницы. Зеллаби благожелательно улыбнулся им, и они ответили ему тем же; но когда они прошли мимо, он посмотрел вслед девушке с грустью.
У церковной ограды навстречу ему вышел преподобный Хьюберт Либоди.
– Здравствуйте, викарий. Я вижу, вы все еще принимаете пополнение, – сказал Зеллаби.
Мистер Либоди кивнул и пошел рядом с ним.
– Сейчас уже легче, – сказал он. – Осталось еще двое или трое.
– И будет сто процентов?
– Почти. Должен признаться, я этого не ожидал, но, видимо, они думают, что если обряд крещения и не решит всех проблем, то по крайней мере чем-то поможет. Я рад этому, – викарий задумчиво помолчал. – Эта девушка, – продолжил он, – Мэри Хистон, выбрала имя Теодор. Выбрала сама, по собственному желанию. И я, честно говоря, очень этому рад.
Чуть подумав, Зеллаби кивнул.
– Я тоже. И, без сомнения, это ваша заслуга.
Мистер Либоди был явно польщен, но покачал головой.
– Не моя, – сказал он. – То, что такая девочка, как Мэри, пожелала назвать своего ребенка «даром Божьим»[6] вместо того, чтобы стыдиться его – заслуга всего Мидвича.
– Но кто-то же должен был рассказать жителям поселка, как себя вести? Кто-то же наставил их на путь истинный?
