Филип Дик - Наркотик времени
Поэтому мистер Браун будет чрезвычайно сложным пациентом. Если не сказать больше. И все это — без сомнения — происходит на уровне подсознания. Мистер Браун конечно не догадывается об этих двух противоположных побуждениях.
Раздался звонок в дверь. Он пошел открывать и столкнулся лицом к лицу с личностью официального вида в щегольском деловом костюме. Протянув удостоверение, посетитель пояснил:
— Служба безопасности, мистер Свитсент. Вас хочет видеть Секретарь Молинари. У него сильные боли, так что лучше поторопиться.
— Конечно, — Эрик бросился к шкафу за своим пиджаком; через минуту они уже маршировали к припаркованному неподалеку дисколету. — Опять желудочные боли? — спросил Эрик.
— Похоже, теперь боли сместились влево, — ответил сотрудник Секретной службы, выводя дисколет на трассу, — в область сердца.
— Он не говорил, что это похоже на то, будто сильная рука сдавливает ему грудь?
— Нет. Он просто лежит и стонет. И требует вас. — похоже, сотрудник Секретной службы воспринимал: это как само собой разумеющееся; для него это было хорошо знакомо и привычно. Ведь Секретарь всегда чем-то болен.
Немного спустя они добрались до Белого дома ООН, и Эрик вошел внутрь.
“Если бы только я мог использовать искусственные органы, — подумал он, — это сразу решило бы все проблемы”.
Но теперь, когда он ознакомился с картой Молинари, ему было ясно, почему Молинари в принципе отказывается от искусственных органов. Если он согласится, он выздоровеет; неопределенность его состояния, его парение между болезнью и здоровьем прекратится. Его двойственная мотивация разрешится в пользу жизни. Тонкое психическое равновесие будет нарушено, и Молинари подпадет под влияние одной из двух сил, борющихся в нем за свое господство. А этого он не мог позволить.
— Сюда, доктор, — агент повел его по корили к двери, у которой стояли несколько полицейских в форме. Они расступились, и Эрик вошел внутрь.
В центре комнаты на громадной смятой постели лежал на спине Джино Молинари и смотрел вмонтированный в потолок телевизор.
— Я умираю, доктор, — произнес Молинари, повернув голову. — Мне кажется, что теперь эти боли идут от сердца. Может быть, все это время болело именно оно. — Его лицо, массивное и багровое, блестело от пота.
— Мы сделаем вам ЭКГ.
— Не надо, мне уже сделали десять минут назад; она ничего не показала. Моя болезнь, черт ее побери, слишком тонка для ваших инструментов. Это не значит, что ее нет. Я слышал о случаях, когда людям с обширным инфарктом делали ЭКГ и ничего не обнаруживали, это правда? Послушайте, доктор, я знаю кое-что, чего вы не знаете. Вы недоумеваете, откуда у меня эти боли. Наши союзники, наши соратники в этой войне. У них есть план овладеть тиуанской компанией “Меха и красители”: они показали мне документ — они настолько откровенны. У них уже есть агент, проникший в вашу фирму. Я говорю это вам на случай, если я умру от этой болезни; я могу умереть в любую минуту, вы знаете это.
— Вы сообщили Вирджилу Акерману? — спросил Эрик.
— Я начал было, но… как сказать старику такое? Он не понимает, какие вещи творятся в этой тотальной войне; захват основных промышленных компаний Земли это самое безобидное. Скорее всего, это только начало.
— Теперь, когда я это узнал, я должен рассказать всеВирджилу.
— Хорошо, скажи ему, — проскрежетал Молинари. — Может быть, ты сможешь объяснить. Я собирался, когда мы были в Вашин-35, но… — Он закру-тился от боли. — Сделайте что-нибудь, доктор, это убьет меня.
Эрик сделал ему внутривенную инъекцию морфия, и Секретарь ООН затих.
— Вы просто не представляете, доктор, — забормотал Молинари расслабленным, умиротворенным голосом, — с чем мне приходится сталкиваться с этими лилистарцами. Я делаю все, чтобы удержать их подальше, — он добавил: — Я больше не чувствую боли, вы неплохо справились с этим.
Эрик спросил:
— Когда они намереваются приступить к захвату ТМК, скоро?
— Несколько дней. Может быть неделя. Гибкое расписание. У вас делают наркотик, которым они интересуются… вы, возможно, не в курсе. Как и я. На самом деле я не знаю ничего, доктор. В этом секрет моего положения. Никто ничего мне не говорит. Даже вы; например, что со мной — вы ни за что не расскажете мне об этом, держу пари.
У одного из агентов Секретной службы Эрик спросил:
— Откуда здесь можно позвонить?
— Не уходите, — сказал Молинари, привстав в постели. — Боль скоро опять вернется, я знаю. Я хочу, чтобы вы доставили сюда Мэри Райнеке; мне нужно поговорить с ней теперь, когда я чувствую себя лучше. Видите ли, доктор, я не рассказал ей, насколько я болен. Вы тоже не делайте этого; ей нужен идеализированный образ. Таковы все женщины; чтобы любить человека, им необходимо преклоняться перед ним, смотреть на него снизу вверх, Пот.
— Но когда она увидит вас лежащим в не подумает ли она…
— О, она знает, что я болен, она просто не: что это смертельно. Понимаете?
— Я обещаю не говорить ей, что это смертельно.
— А это так? — глаза Молинари тревожно ширились.
— Нет, насколько я знаю, — сказал Эрик. И осторожно добавил: — Я прочитал вашей карго что вы пережили несколько болезней, которые и принято считать смертельными, включая рак пре…
— Я не желаю об этом говорить. Я впадаю в депрессию, когда мне напоминают, как часто я болел раком.
— Мне казалось,…
— Что меня ободряет, что я вылечился? Нет, тому что в следующий раз я могу не поправиться. Я имею в виду, что рано или поздно болезнь одолеет меня, а моя работа останется незавершенной. А тогда будет с Землей? Попробуйте предположить; на ваш просвещенный взгляд?
— Я иду за Мэри Райнеке, — сказал Эрик и направился к дверям. Один из агентов вызвался проводить его к видеофону.
В коридоре агент произнес приглушенным голосом:
— Доктор, здесь на третьем этаже у одного из: поваров Белого дома случился приступ. Доктор Тигарден сейчас у него и хочет с вами поговорить.
— Конечно, — сказал Эрик, — я загляну к нему, перед тем как позвонить. — Он последовал за агентом к лифту.
В столовой Белого дома он нашел доктора Тгардена.
— Вы мне нужны, — тут же начал Тигарден, — потому что вы специалист по пересадке
искусственных органов. Это очевидный случай грудной жабы, нужна немедленная трансплантация. Я полагаю, у вас есть при себе по крайней мере, одно сердце?
— Да, — пробормотал Эрик, — У вас здесь есть история болезни больного?
— Никаких жалоб еще две недели назад. Потом небольшой сердечный приступ. Был прописан дорминил, два раза в день. Казалось, он совсем поправился. А потом…
