Кир Булычев - Операция «Гадюка»
— Ясно. — Порейко принял объяснение, посмотрел на Александру и спросил: — Может, до поликлиники дойдешь?
— Еще чего не хватало! — ответила Александра. — У меня здесь пластырь есть.
Она выдвинула ящик хозяйственного стола и достала пластырь — на щеке была основательная ссадина.
— Сходите в поликлинику, — сказал я, — а то инфекция может попасть. Раздует еще.
— Джо, — приказал Порейко, — отведешь Александру в поликлинику к дежурной сестре.
— Знаю, — сказал Джо.
Из-под фуражки у него торчал чуб странного, почти оранжевого цвета, как будто надевался вместе с фуражкой, как на детском карнавале. Черная повязка и черная шевелюра над ушами подчеркивали опереточность этого типа.
— Пошли, — приказал Джо. И спросил у Порейки: — Может, пистолет дашь?
— Я всю обойму расстрелял, — признался Порейко. — Если что — зови ребят. Но я думаю, они не посмеют. Нет, не посмеют. Мы тогда их взорвем к чертовой бабушке.
Когда Александра в сопровождении Одноглазого Джо покинула кафе, Порейко сказал Гоше:
— Быстро накрой нам — бутылец, бутербродов с рыбкой и мое любимое.
Его любимое оказалось крабовыми палочками. У каждого свои склонности.
Порейко разлил по рюмкам из мгновенно появившейся перед нами бутылки.
— С приездом, — сказал он.
Глаза у него были светло-карие, почти зеленые, кошачьи, злые.
— Спасибо, — сказал я. — Со знакомством.
Он внимательно смотрел, как я пью. Я пил не спеша, без жадности.
Порейко удовлетворенно кивнул и залпом кинул в рот содержимое своей рюмки.
— И чем же ты им не понравился? — спросил Порейко.
— Могу предположить, — ответил я. — Один из них по имени Кирилл увидел, как я разговариваю с Александрой, и решил меня наказать.
— А как же ты разговаривал?
— Обыкновенно. Мне интересно было на Александру поглядеть. Она красивая.
— А ты, парень, наглец!
— Посмотреть никому не запретишь.
Порейко достал гребешок и снова принялся раскладывать черные волосы поперек лысины. Видно, это было его любимым занятием.
— И что же ты сказал Кирюше? — спросил Порейко.
— Я его не трогал. Не лез. Но не люблю, когда руки распускают.
— А Александра сказала тебе, что у него черный пояс по карате? — спросил Порейко.
— Она ничего сказать не успела. Я его раньше выкинул.
— Не похоже.
— Спросите у бармена.
— Спрошу. И у Александры спрошу.
Любопытно, подумал я. Бывают люди, которых до старости зовут Сашками, а Александру называют Александрой. Значит, в ней что-то есть…
— А ты хоть знаешь, кто такой Кирилл? — спросил Порейко, пряча расческу в карман.
— Теперь знаю, — сказал я. — Ваш местный бандит.
— Шантрапа, — заметил Порейко. — Но они не в законе, они отмороженные. Тебе это что-нибудь говорит?
— Говорит. Старших не уважают.
— Их приходится наказывать, — сказал Порейко и вздохнул, как палач, уставший от этих висельников. — Еще по одной?
— Как скажете.
Я никак не мог найти с ним правильный тон. То в ответ на его «тыканье» я тоже обращался к нему на «ты», то вспоминал о том, что он лет на пятнадцать старше меня, и становился вежливым.
— А ты вообще-то употребляешь?
— Когда надо, могу пить.
— А сейчас надо?
— Я хотел бы здесь осесть на время. Может, на работу устроюсь. Мне с вами ссориться не хотелось бы.
— Почему?
— Потому что вы авторитетный человек.
— Это тебе Аркашка сказал?
— С Аркадием мы о вас не говорили. Мы вообще мало с ним говорили. Я на утреннем поезде приехал, а потом он на службу ушел.
— Значит, ты полседьмого пришел?
— Примерно.
Порейко, довольный, засмеялся. Он щурился и мотал головой, тщательно уложенные пряди рассыпались, упали на нос.
— Ох, Ритка тебе и задала! — заявил он утвердительно.
Я ничего не ответил. Маленький городок, все спальни под рентгеном…
— И куда же ты работать намылился? — спросил Порейко. Он снова достал расческу, чтобы привести волосы в порядок.
— Я в армии механиком-водителем был.
— Генерала возил? — Порейко улыбнулся, улыбался он некрасиво, недобро.
— Разных людей приходилось возить, — сказал я. — И разные машины осваивал.
— Может, и БМП?
— Может быть.
— И танк?
— Может быть.
Я надеялся, что танка у них здесь нет и они не смогут меня проверить. Шофер я хороший, в двигателях разбираюсь, но танк водить не приходилось. Хотя, впрочем, это тот же трактор.
— А точнее? — спросил Порейко.
— Надо будет, расскажу и точнее.
— Вот сейчас и надо, — приказал Порейко.
— Не понял! — Я хотел, чтобы мой голос прозвучал агрессивно, но не слишком.
— Ладно, — сказал Порейко. — Пошли ко мне.
— Куда?
— Слушай, парень, — рассердился Порейко. — Мы здесь люди солидные. Хотим тебе помочь. Не пойдешь — приведут.
— Меня пугать не надо, — сказал я.
Порейко поднялся.
Бутылка водки осталась на две трети полной. Порейко с жалостью поглядел на нее, и мне вдруг подумалось, что сейчас он ее сунет в карман и унесет. Но если он и хотел так поступить, то сообразил, что при мне так делать не стоит. Он громко сказал бармену:
— Посуду забери, чтобы не пропала.
Бармен, который наливал пиво из крана двум девицам с багровыми рожами бомжей, кивнул.
— Пошли. — Порейко, не оглядываясь, пошел к выходу.
Я последовал после секундной паузы. Все пока шло по моему плану, однако мне надо было показать некоторое сопротивление, чтобы Порейко убедился в том, что я подчиняюсь ему принудительно.
Мы вышли на улицу не рядом, а последовательно — я шел в двух шагах сзади.
Улица была пустынной, лишь возле ларьков бродили женщины, а у одного из них разгружали «Газель».
Навстречу нам шел Одноглазый Джо.
— Ну что? — спросил у него Порейко.
— Жить будет, — ответил Джо и расхохотался. Он любил громко смеяться. Я видел его «дело» у полковника Миши. «Дело» умещалось на листке компьютерной распечатки, но от этого его биография не становилась проще. У него было две судимости за хулиганство, он проходил совсем близко от посадки в деле о групповом изнасиловании — неприятный тип.
— Ты проще, Джо, — мягко сказал Порейко, но это тоже звучало как приказ.
— Смазали и пластырь наложили. Но она сказала, что голова болит, и ее домой отправили. Сказали, чтобы полежала, потому что есть опасность сотрясения мозгов.
