Я мыслю, значит, я существую (СИ) - Max Maximov

Потерянное с расстояния семьдесят-восемьдесят метров в тумане казался обычным городком. Было видно сквозь серую дымку силуэты одноэтажных домов окраины. Но Вася с Алёной понимали, что много сюрпризов их там может поджидать. Таких сюрпризов, которые невозможно представить, используя логический и аналитический человеческий разум.

— В лесу трупов было в десять раз меньше, — произнесла Алёна.

— Я бы сказал — в сто раз меньше, — добавил Вася, — ты только посмотри на это… сколько же тут слоев костей под грунтом!

Ласкин сделал несколько шагов вперед, с хмурым видом рассматривая землю под ногами.

— Н-да… не хотелось бы об них ногу распороть. Хорошо, что есть дорога.

— В смысле? — это слово у девушки прозвучало звонко, — мы же не пойдем в сам город!

Ласкин повернулся к Алёне.

— Я схожу, гляну что там, а ты жди тут. Я быстро.

— Ну уж нет! Мы договорились! И вообще, ты там Мишку одного оставил!

— Он с полицией.

— Вася, — Алёна стихла, но голос ее стал более серьезным и низким, — ты серьезно думаешь, что я останусь тут одна ждать? Или что я одна пойду назад через этот могильный лес?

— А что не так? Ты же следователь. Работаешь с убийцами, видела много мертвых людей.

— Что ты сравниваешь?! — Алёна снова повысила голос, — да, я видела много мертвых, но настоящих мертвых в нормальном мире, ВАСЯ! А еще со мной всегда были полицейские! Да и вообще… как тебе могло прийти в голову сопоставлять мою работу и нахождение в этом… в этой… я даже не знаю, как это место назвать… это же просто какая-то преисподняя… чистилище! Ад!

— Тогда пошли со мной.

— Ты с самого начала собирался заглянуть в город, так ведь?

— Да.

— И ты меня обманул!

— Да, обманул. Потому что мне тоже страшно тут одному. Вдвоем не так страшно.

— Давай рассказывай, что ты задумал?

— Ничего. Я просто хочу узнать как можно больше об этом месте.

— О, Господи… Я же тебе сказала сразу, что давай дождемся полицию и потом все вместе сюда зайдем.

— С полицией тоже зайдем, когда подробно будем тут все исследовать, а пока так, первый взгляд.

— Мы смотрим город и возвращаемся?

— Даже не город, а посмотрим крайние дома и назад. Внутрь города я боюсь идти.

— Ну хоть какое-то чувство самосохранения у тебя есть.

— Пошли, вон в те дома заглянем, их снимем на видео и назад пойдем.

— Ага, так я тебе и поверила. Назад пойдем…

— В этот раз я правду говорю. Я в начале тебя обманул, признаю. Я хотел посмотреть, как выглядит город.

***

Асфальтированная дорога была словно мост от леса к городу, позволяющий пробраться через костяное поле. Без этой дороги идти по человеческим останкам босиком было, без преувеличения, опасно для жизни, ведь кто знает, какую заразу можно занести в рану в этом мире, если случайно порезать ногу об острый край кости. На середине пути Алёна с Васей наткнулись на лежащего на животе прямо посреди дороги псевдо-Фёдора. Из его ран, нанесенных Ласкиным на кухне, до сих пор сочилась кровь. Только сейчас Алёна обнаружила тёмные, бордовые капли на асфальте, которые сливались с цветом дороги. Девушка склонилась над телом и приложила руку к его шее.

— Пульса нет.

— Похоже, что они не чувствуют боль, — сказал Вася, — он бежал, пока не потерял сознание. Упал и вскоре умер.

— Пистолет пропал, — Алена показала на пустую кобуру, — видимо, потерял, когда выпал с окна.

***

Очертания города все четче пробивались из серой дымки. Алёна и Вася шли по узкой полоске асфальта, а вокруг была лишь смерть, туман и тишина. Они рассматривали строения, возведенные явно не человеческими руками. Уже с расстояния тридцати метров стало понятно, что дома эти совершенно не пригодны для жизни. Самый крайний ряд деревянных домов был возведен словно по изображениям, созданным душевнобольными людьми — на фасаде было несколько окон разного размера, с высотой рамы от тридцати сантиметров до нескольких метров, двускатная крыша была не симметричная, стены явно делались не по уровню. Вокруг дома был забор, но расстояние между досками местами составляло до метра, и высота досок, вбитых в землю, была разная. Возможно, конечно, кто-то просто разобрал часть забора, но учитывая неадекватность строений, вероятно, забор таким и проектировали изначально. Доски не были покрашены и успели почернеть, сгнить. За забором, замерев, стояла не настоящая, как и всё здесь, женщина — старуха в лохмотьях. На голове её было два лица. Одно смотрело на труп подростка, лежащий возле ног старухи, второе, чуть съехавшее к левому плечу, безразличными, пустыми глазами уставилось на Ласкина. Труп паренька был свежий и только недавно начал разлагаться. Вася заткнул нос, а через несколько секунд запах дошел и до Алёны, стоящей чуть позади. Девушка слегка поморщилась. Для следователя подобные ароматы более привычны, чем для физика.

В окнах домов были стёкла. А это значило, что помимо пилорамы тут где-то должна быть стеклодувная мастерская. Дорога уходила дальше, в глубь этой пародии на настоящий город. За деревянными кривыми постройками виднелись постройки каменные, и они так же были выполнены неправильно с точки зрения архитектурной геометрии. Строительный материал их напоминал пеноблоки. Окна в них, как и в деревянных домах, были расположены абсолютно хаотично, и размер их варьировался по высоте от десятков сантиметров до трех-четырех метров. Контуры не настоящих людей и машин вдалеке проступали сквозь туман, но деталей их видно не было. Глядя на весь этот абсурд, казалось, что Вася с Алёной попали в картину Пикассо! Сейчас Ласкину стало по настоящему страшно, руки его охватил тремор. Он не мог ничего с собой поделать — мозг все эти искажения в привычных вещах воспринимал как неизвестность и опасность, давая сигнал тревоги телу. При грубом приближении, с высоты птичьего полета — это был обычный город, но если рассматривать его, стоя на одной из этих иллюзорных улиц, то кажется, что ты в каком-то полусне, в бреду. Кривые линии крыш, стен, окон, забора вызывают в сознании диссонанс, такой, что хочется развернуться и бежать отсюда, спасаться из этого неправильного мира, работающего по своим извращенным законам. Все это выглядело настолько не живым, не естественным, мерзким, что вызывало отвращение, отвергало, будто чужую плоть. Человеческий разум никогда не смог бы создать такие пропорции, на которые было физически больно смотреть, вплоть до тошноты и дрожи. Все равно, что рассматривать уродливую картину на полотне и понимать, что ее рисовал маньяк-убийца, замучивший и изнасиловавший сотни женщин и детей. Он резал их заживо, выкручивал им руки до хруста в суставах, снова насиловал и рисовал… её. Ты стоишь и видишь эту картину… видишь нечто, что является плодом его воспаленного разума. Через эту картину ты взаимодействуешь с автором. Эта картина — связь с его мыслью. Зритель, это всегда соучастник процесса. Ты соединяешься с ним. Он входит в тебя через это изображение. Он сейчас в твоей голове. Он — часть тебя. Будто тебе положили в рот кусок гнилого мяса с белыми маленькими копошащимися опарышами. Сейчас этой картиной для Васи был вид псевдо-города Потерянное.

— Пошли отсюда, — Вася сделал шаг назад и натолкнулся на Алёну.

— Всё? Насмотрелся? — девушка стояла с телефоном в руках. Снимала.

— Да. Мне тут… что-то не хорошо.

Ласкин развернулся. Вид у него был скорбный.

В мертвой тишине неожиданно послышалось тихое — “помогите”.

— Ты слышала? — Вася убрал руки от носа. Дышал ртом.

— Да. Из дома.

— Помогите, — снова раздался сдавленный, посаженный мужской голос.

Алёна первая пролезла между досками забора и, оказавшись на участке, обошла застывшую бабку. За стеклом было темно. Девушка прислонилась лбом к окну и разглядела в доме людей.

— Там кто-то есть. Кажется, такие же, как и эта, — девушка указала рукой на старуху.

— А если это ловушка? — Вася зашел на участок. Старался не смотреть на отвратительные, морщинистые лица замершей бабки.