Александр Мирер - Дом скитальцев
Дьявольщина! Как было здорово на вышке!
Загрохотало, завизжало в воздухе — низко, над самым лесопарком и над дорогой, промчался военный винтовой самолет. Были заметны крышки на местах убранных колес и тонкие палочки пушек впереди крыльев.
Женщина на опушке тоже подняла голову и повернулась, провожая самолет. И парни на дороге, и две девушки в нарядных выходных платьях проводили его глазами. Один парень проговорил: «Во дают!», а второй, сосредоточенно пыхтя, расстегнул сзади на шее галстук, а девушка взяла галстук и спрятала в сумочку, и в эту секунду загрохотал второй истребитель.
Один самолет мог случайно пролететь над лесопарком. Но два!..
Степка из-за кустов показал женщине нос. И увидел, что она стоит с задранной головой посреди поля и держит в руках не пистолет, а какой-то хлыстик или ремень. Потом она повернулась спиной к дороге и, пригнувшись, стала смотреть в лес. И из леса выскочил странный белый зверь и широченной рысью помчался по опушке… Да это же собака, знаменитый «мраморный дог», единственный в Тугарине! Его хозяйка — дочка директора телескопа! Степка даже засмеялся. Он же прекрасно знал, что эта самая дочка тренирует собаку в лесопарке. Вот она, в брюках, а в руке у нее собачий поводок…
Он стоял со счастливой улыбкой на лице. Нет за ним погони, а докторша с Алешкой добрались! Уже прошли первые самолеты. Сейчас пойдут войска на вертолетах, волнами, как в кино, и густо начнут садиться вокруг телескопа, и солдаты с нашивками-парашютами на рукавах похватают пришельцев, заберут ящики «посредников» — и все!
Но вечерний воздух был тих. Степка воспаленными глазами шарил по горизонту — пусто. Над телескопом ни малейшего движения.
«Дьявольщина! — вскрикнул он про себя. — Алешка же ничего не знает про телескоп! Он же сначала уехал, а после я узнал… Самолеты сделали разведку, ничего тревожного не обнаружили, и наши двигаются себе не торопясь…»
Он вздохнул, привычно оглянулся: на дороге позади спокойно, впереди тоже. А в поле…
Женщина подбегала к опушке, а собака сидела, повернув морду ей навстречу, и держала в зубах длинную толстую папку.
— Вот так так… — прошептал Степка и непроизвольно шагнул с дороги.
Полено уже было у хозяйки, а собака виляла хвостом. Степка пригнулся и побежал к ним через поле.
Женщина в брюках открывала футляр для чертежей.
— Вот так полено! — шептал Степан, подбегая к ним.
Он даже не подумал, что в городе сотня таких футляров — коричневых, круглых, с аккуратными ручками. Вот упала бумага, подложенная под крышку. Потянулась нитяная ветошка…
Женщина повернула к Степке доброе, беспечное лицо, приказала собаке:
«Сидеть!»
Из футляра торчала еще ветошь. Степка сказал:
— Это мое. Я потерял… ла.
Собака дышала — «хах-хах-хах» — и с неприязнью смотрела на Степана.
— Твое? Возьми, пожалуйста, — приветливо сказала дочь директора телескопа. — Зачем же ты раскидываешь свои вещи?
— Я не раскидывала, — сказал Степан, понемногу отходя. — Я спрятала… там… — Он махнул в сторону шоссе. — Вижу, собака… Спасибо! — крикнул он и побежал, пока женщина не передумала и не спросила что-нибудь лишнее.
Она, впрочем, и не собиралась спрашивать. Позвала собаку и побежала с ней в лес.
Огонь!
Степан сунул руку под ветошь. Бластер лежал, как его укладывали в тире: хвостовой частью вверх, обмотан тряпкой. Удача. С таким оружием не изолятор — целую мачту свалим в два счета… Как его нести? Эти через Сура должны знать, в чем упаковано их оружие. Степан выкинул чехол и понес бластер, оставив его в масляной тряпке.
«Значит, Анна Егоровна не добралась с Алешкой. Их перехватили, и они выкинули бластер из машины», — подумал Степан. И заставил себя не думать о постороннем. Сейчас все — постороннее, кроме дела.
Точно к половине восьмого он вышел на место и увидел прошлогоднюю копешку. Кругом опять ни души. День был такой — пустынный. Он сказал вслух фразу из «Квентина Дорварда»:
«Все благоприятствовало отважному оруженосцу в его благородной миссии».
И тут же привалила удача. Луг пересекала канава, узкая и глубокая. Откос ее давал опору для стрельбы вверх. Степан не торопясь отмерил шестьдесят метров от опоры, спрыгнул в канаву и лег на левый бок. Развернул бластер и удивился, как удобно сидит в руках чужое оружие. Оно было не круглое, а неправильное, со многими вмятинами и выступами. Чтобы выстрелило, надо нажать сразу оба крылышка у рукоятки — вот так… Десять минут Степка пролежал в канаве неподвижно. То ли чудилось ему, что в вышине сверкают зеркала, то ли впрямь блестело. Он ждал. Затем уперся носками в землю, рыхлую на откосе, установил левый локоть, чуть согнув руку, и убедился, что бластер лежит прочно и не «дышит» в ладони. Поставил его на линию с правым глазом и верхушкой мачты, а двумя пальцами правой руки сжал крылышки… Ш-ших-х! Вздрогнув, бластер метнул молнию, невидимую на солнце, но ярко, сине озарившую изоляторы. Когда Степка смигнул, стало видно, что одна гирлянда изоляторов оплавилась, но цела. И провода целы. Дьявольщина! Этой штукой надо резать, как ножом, а не стрелять в точку!
Тут в вышине опять что-то блеснуло, за мачтой, далеко вверху.
«В глазах замелькает от такого», — подумал Степан, прицелился под изоляторы и повел бластер снизу вверх, не отпуская крылышек, — ш-ших-х! ш-ших-х! Третьего выстрела не получилось, а блестящий кристалл головки стал мутным.
Один провод — ближний — валялся на земле.
«Можно и один, но лучше два», — вспомнилась инструкция Вячеслава Борисовича. Бластер больше не стреляет…
— Дьявольщина и дьявольщина! — пробормотал Степка, положил бластер и выудил из-под платья пистолет.
Над проводами снова блеснуло, как маленькая, круглая радуга в бледном небе… Сильно, страшно кольнуло сердце. Он прыжками кинулся под копну, молния ударила за его спиной, ударила впереди. Дымно вспыхнула копна. Над первыми струями дыма развернулся и косо пошел вверх радужный диск. Полсекунды Степка смотрел, не понимая, что он видит и какое предчувствие заставило его бежать. Но тут диск опять стал увеличиваться. Ярче и ярче вспыхивая на солнце, падал с высоты на Степку. Он снова помчался через весь луг зигзагами. Полетел в канаву, и вдруг его свело судорогой. Выгнуло. В глазах стало черно и багрово, и крик не прорывался из глотки.
«Погибаю. Убивает током», — прошла последняя мысль, а рука еще сжимала пистолет. И последнее он чувствовал, как ток проходит из пистолета в руку.
Несколько секунд «блюдце» висело над канавой. Потом, не тратя заряда на неподвижную фигурку в голубом платье, переместилось к бластеру, втянуло его в себя, косо взмыло над лугом и скрылось.
На свободе
…«Бегом!» — приказал Сур. И я побежал, не думая о страшных лучевых линзах корабля. Меня спасло то, что проход был в глубоком ответвлении оврага и черный шар, заблестевший после выстрела поисковыми вспышками, не смог меня поймать.
Корабль был слишком хорошо замаскирован. Он мог пожечь весь лес в стороне, а вблизи было полно «мертвых зон». Я бежал. Лучи плясали над моей головой, каждый лист сверкал, как осколок зеркала. Уже шагах в пятидесяти от прохода я услышал стонущий гул корабля и бросился на землю. Прополз под ветками ели, оказался в ответвлении оврага и замер, весь осыпанный сухими еловыми иглами и чешуйками коры. Корабль гудел. Я хотел поставить пистолет на предохранитель, чтобы не выдать себя случайным выстрелом, — не было сил. Пальцы не слушались. Весь лес наполнился гудением. Но лучи больше не сверкали.
Кое-что я соображал, хотя едва дышал и был отчаянно напуган. Вряд ли они захотят из-за меня демаскировать корабль, колотя лучеметами по всему лесопарку. Значит, надо уползать, не поднимаясь из спасительного овражка. Тогда мне будет угрожать только внешняя охрана — заяц Девятиугольник. Корабль гудел довольно долго. Может быть, искал меня внутри защитного поля. Приподнялся и высвечивал каждый угол. Расчетчик, наверно, не догадался, что беглец утащил «микрофон» и уже вышел из зоны.
Были еще разные мысли, когда я лежал под сухой елью. Что я единственный человек, который знает планы пришельцев, и поэтому должен удрать во что бы то ни стало. Я не убийца, потому что Сур регенерирует, как Павел Остапович. Он сказал:
«Отсюда уходи».
Я не думал, почему он внезапно заговорил, как человек. Вспомнил его приказ и пополз.
Я полз долго, замирал при каждом шорохе. Потом канава окончилась, и надо было переползать просеку. Я вспомнил о «летающих блюдцах». Они летают бесшумно. Хорошо, что лес такой густой. Я не опасался зайца. Разряд у него самый низкий, и вообще не зверь, мелочь, а у меня — пистолет…
Наконец я решился перепрыгнуть просеку и снова на животе пополз к шоссе. На обочине залег в третий раз. Странное там было оживление… Урчали автомобильные моторы, слышались голоса, ветерок гнал какой-то мусор по асфальту, бумажки. Пробежал Десантник в сторону Синего Камня. Худой, лоб с залысинами и большие глаза, темные. Он промелькнул, быстро дыша на бегу. Я видел вблизи всего пятерых людей — Десантников: гитариста Киселева, шофера такси, Сурена Давидовича, Рубченко и Линию восемнадцать. Но сухого, спаленного выражения их лиц я никогда не забуду и ни с чем не спутаю. Мимо меня по шоссе пробежал Десантник.
