Александр Громов - Властелин пустоты
— Не выживут.
— Отрава? — шепотом спросил Леон.
— Можно назвать и так. Эх, не предупредил я…
— Подожди, подожди… — Леон лихорадочно соображал. — Значит, детеныши Зверя…
— Зауряд-очистители, — перебил старик. — Никакие они не детеныши и вообще не содержат в себе активной массы. Без автоном-очистителя они — ноль. Даже команду на самоликвидацию получают извне.
— Да-да, ты говорил… Получается… на них нельзя охотиться?
— Это еще почему?
— Отравим Простор…
— Глупости, — фыркнул старик. — Там короткоживущие изотопы. Каждый зауряд рассчитан только на время очистки, дольше ему существовать незачем, отсюда и соответствующее горючее. Они, наверно, еще и подзаряжаются время от времени. Бояться нечего. Через год можешь хоть землю есть с того места, ничего с тобой не сделается, кроме дизентерии.
— А-а, — проронил Леон.
— Бэ.
Поговорить с Филисой наедине так и не получилось — да и о чем? Зачем слова? Только лишь смотреть на нее, слегка подурневшую, но ничуть не менее желанную, только чувствовать ее рядом… Улучив минуту, когда рядом не оказалось Умнейшего, Леон кинулся ее разыскивать и, конечно, напоролся на Хлою.
Слава Нимбу, здесь она не могла загнать его домой, поскольку дома не было!
В эту ночь в Городе мало кто спал. Умнейший ушел в дом Хранительницы и очень скоро вышел оттуда не слишком мрачный. Кажется, даже насвистывал что-то себе под нос.
— Согласилась показать путь? — с надеждой спросил Леон.
— Что? А, нет, конечно.
— Чему же ты тогда радуешься?
— А я и не радуюсь, — ответил старик. — Я размышляю. В одном ты прав: нельзя нам тут долго засиживаться.
— Куда идти на этот раз? — скучно спросил Леон, наблюдая за облаками, затягивающими Великий Нимб. Дождя, пожалуй, не будет — не тот сезон.
— Отсюда нам один путь. В Столицу.
«Сам иди, — подумал Леон. — С меня хватит, ищи другого. Где Филиса, там и я, а ты иди себе. Пусть тебе поможет Нимб в твоих поисках, а мне пусть поможет он в бою, когда явятся сюда детеныши Зверя. А может, еще не явятся…»
Вслух он сказал:
— Ты хочешь еще раз созвать общий сход? Старик покачал головой.
— Есть более надежный способ. Какой — скоро увидишь. А пока у нас остается еще одно дело.
В предутренней мгле он куда-то ушел и вернулся с небольшим мешком из перепонки летяги и пригоршней светящихся жуков. Развязав мешок, старик достал два мешочка поменьше. В одном из них, к удивлению Леона, оказался невиданный им прежде тонкий желтый порошок, в другом — безобразный серый булыжник.
— Селитра, — непонятно объяснил Умнейший. — Подмокла и слежалась, да и как ей не слежаться за столько лет. Ты за жуками-то смотри — расползутся… Сейчас ты ее растолчешь, только не сам надрывайся, а мальчишкам дай, а завтра посушим на солнышке. С утра для нас угля нажгут, я уже попросил Аконтия…
Леон, ничего не понимая, пропускал сквозь пальцы желтый порошок. Понюхал. Ничем особенным не пахло.
— Это всё, что я сумел сделать за пятьдесят лет, — сказал старик. — Не много я смог, верно? Сера с Голи Покатой. А как я селитру из помойных ям добывал, то отдельная песня, — Умнейший ухмыльнулся. — Тогда-то меня Грубияном и прозвали: кто за убогого меня держал, кто насмехался, а я всем отвечал одинаково…
— А зачем селитра? — спросил Леон.
Глава 7
Велика ли ковкость крамолы, княже?
Вопросы без ответовКость-дерево растет обыкновенно. Пока молодое, прямое как свечка деревце еще не перемахнуло ростом взрослого мужчину, подходи к нему без боязни и рви терпкие рубиновые ягоды, а коли есть нужда, то и ломись шалым драконом через подлесок — исцарапаешься, но и только. Листва юного деревца еще мягкая, а ствол на срезе плотен, не вдруг и срежешь, и завит-перевит волокнами со сложным рисунком. Никакой срединной полости, или канала, в молодом стволе еще нет, и сердцевину отличишь от древесины лишь по рисунку, но не по твердости. Позднее, когда ветви кроны уже перевились в рыхлый шар, а голый ствол еще не вымахал в высоту — уважай кость-дерево, если не хочешь всю жизнь носить на себе шрамы. Отвердевшими листьями зрелого кость-дерева бреются, режут, коли под рукой не случится ножа, а внутри ствола волокна расходятся, образуя прямой круглый канал, достигающий у старых деревьев двух третей поперечника ствола, а то и больше. Из отрезков старых стволов, промазанных снизу глиной, получаются великолепные дымоходы для очагов, если кому взбредет в голову каприз иметь в доме не ритуальный, а действующий очаг. Загорается кость-дерево туго, и если незадачливый охотник заночевал в лесу, где другие деревья не растут, то быть ему без костра, — но уж если загорается, горит долго и жарко.
Не просто срубить лесину — выворотить ее с комлем, усаженным обрубками корней, а прежде выбрать такое дерево, чтобы удовлетворило прихотям Умнейшего, оказалось далеко не просто. С десяток крепких мужчин вышли в лес, едва забрезжил рассвет, а вернулись лишь к полудню, тяжко нагруженные толстой колодой длиной шага в три, причем потный и усталый Аконтий взглядом исподлобья давал понять, что лично он ради непонятного баловства второй раз в лес не пойдет, он не дракон — деревья валить, а человек, и каждому советует поступать как человеку. Взгляд ли Аконтия возымел действие или поиски нужного дерева принесли надлежащие плоды, только Умнейший, придирчиво осмотрев и ощупав перевитую волокнами древесину, колоду одобрил.
Леон разрывался между односельчанами, учениками и Умнейшим. Колоду, похожую на распиленную поперек пустую кость с суставной нашлепкой на торце, приволокли на стрельбище, стесали корни заподлицо и установили в прочном деревянном ящике так, чтобы она без большого усилия могла качаться вверх-вниз. Качели, что ли, делают? Ничего не понятно… На дно ящика Умнейший велел набросать земли и камней.
— Целься спокойней! — покрикивал Леон на учеников, косясь на возню вокруг колоды. — Выдох мощнее и не слишком долгий, а если трубка короткая, то и вовсе резко выдыхай…
То ли стрелки набрались опыта, то ли просто день выпал удачный, только в среднем каждая пятая стрелка попадала сегодня в кружок. Мальчишки ликовали.
Пасынки-близнецы Сильф и Дафнис слонялись в пределах досягаемости слуха, ехидно комментируя новые обязанности отчима. Леон, стиснув зубы, терпел. Тирсис же терпеть не стал: отложив в сторону духовую трубку, молча въехал одному из пасынков кулаком в нос, а второму в ухо.
— Пометил, — пояснил он баском, — а то ведь одного от другого не отличишь.
Кирейн, разыскавший городской родник Тихой Радости, ожил и, заняв у кого-то думбалу, принялся репетировать сочиненную еще в дороге горестную песнь о том, как погибла деревня, а все потому, что в нужный момент в ней не оказалось великого стрелка. Умнейший, оторвав себя от дел, слушал внимательно.
— Неплохо, — оценил он. — Для городских сойдет. Только ты про Леона не пой, пока мы не уйдем. Не хватало нам еще сложностей с уходом.
— Куда вы уходите? — выпучив глаза, Кирейн икнул.
— Тебя не касается.
— И я с вами пойду! Умнейший подумал.
— Иди. Будешь в походе сочинять, а не будешь — прогоним. Станешь ныть — прогоним тоже. Тихую Радость без разрешения не пить!
— Как же сочинять без Тихой Радости? — изумился сказитель.
— На стихи дадим. Но не более. Кирейн задумался и думал долго.
— Ладно, — вздохнул он. — Не более так не более. Вам же хуже будет.
Умнейший долго тер в узловатых пальцах принесенный в корзине угольный порошок, спрашивал о породе сведенного на уголь дерева и велел растолочь помельче. Детворе, путавшейся под ногами, тоже нашел дело: попросил принести с речной излучины побольше мелких окатышей.
Народу мало-помалу прибывало — не как на общем сходе, но половина того, не меньше. Кое-кто хмурился: возня с неживым, известно, до добра не доведет. Иные возражали: колода из кость-дерева — неживая ли? Если ее прикопать в лесной тени, она пустит побеги и через несколько дней вновь станет деревом.
— Была колода, — объяснил Умнейший, — теперь пушка.
Все три порошка он смешал в горшке из сухой тыквы, отмеряя дозы деревянным стаканчиком, и неторопливо, чтобы каждый мог уследить за его действиями, засыпал в колоду. Туда же с помощью толстой палки туго забил тряпье, в котором Леон узнал свой старый хитон, за хитоном последовали десятка три окатышей и еще один ком тряпья, на сей раз чужого. В толпе зрителей переглядывались: если старик еще не тронулся умом, то вот-вот это сделает, и не сходить ли кому за толковым знахарем, пока не поздно?.. В стороне от колоды неизвестно для чего жгли небольшой костерок.
Как удавалось Умнейшему уединяться среди толпы — Леон понять не мог. Ничего не скажет, вроде бы даже не поглядит искоса, просто чуть шевельнет бровью, и готово — за десять шагов вокруг никого, кроме того, с кем старику надо поговорить с глазу на глаз, а почему так получается — никто не поймет, а большинство и не задумается.