Коллектив авторов - Полдень, XXI век (декабрь 2012)
Все собрались ровно в десять. В десять ноль одну зычным своим голосом Галина Арнольдовна кратко подытожила события года уходящего, зачитала поздравление с годом наступающим, предупредила о неотвратимой каре за распитие спиртных напитков и возвестила о долгожданном начале банкета.
Максимка почти ничего не ел. Что, пожалуй, было не странно. Потягивал неправильный сок и думал. Он вновь ощутил себя на уроке математики, на одной контрольной, когда случайно на перемене подсмотрел решение в учительской тетрадке. Все чего-то пыхтели, пыжились. Отличники, так те больше других. А он, махровый троечник Изотов, сделал работу за пятнадцать минут и поплевывал в потолок. Такого чувства собственного превосходства, пусть краткого, но чрезвычайно яркого, Максимке больше испытывать не доводилось. До сегодняшнего дня.
В новогоднюю ночь все втайне ждут чуда. И только он знает, что чудо будет только у него.
Максимка бросил взгляд на часы – почти половина двенадцатого. Праздник выходил на финишную прямую. Пора. Пришло время загадать то самое желание, главное. В голове шумело. То ли от неправильного сока, то ли от ответственности момента. Вдобавок, вокруг бегали, кричали, грохотала музыка. Максимка крутил волшебный апельсин в пальцах и не мог собраться с мыслями.
Разозлившись, ушел в спальню. Уселся на кровать. Чего же он хочет? Ну, счастья. Чтобы все было хорошо. Чтобы у него была семья. Настоящая. Чтобы… Максимка прикрыл веки, стараясь задержать пойманное ощущение. Однако ничего не происходило. Он попробовал снова и с тем же эффектом. Может, волшебство перестало работать? Нет. Запрошенный чемодан денег апельсин выдал мгновенно.
Максимка обхватил голову руками. Так, спокойно! Нужно просто представить. Просто представить…
Вот, мама. Это такое теплое облако, что часто являлось в снах. Как мама выглядела, Максимка не знал. Да и это и не важно. Главное, что она его любит больше всего на свете, и он больше всего на свете любит ее.
– Ну давай! Давай же! – Максимка бессмысленно сжимал оранжевый шарик.
Теплое облако апельсин сделать не мог. Да и живого человека, наверное, тоже. Это же не палка колбасы.
И тут на ум пришли слова незнакомца. Про наказание, и про то, что можно представить… Максимка вдруг все понял, каким-то глубинным чутьем ощутил, боясь себе признаться…
Слишком просто все выходило, слишком гладко. С какой это стати ему, детдомовскому волчонку, преподнесли такой роскошный подарок. Ведь даже в самых добрых сказках награду предстояло заслужить. Так то еще в сказках. А в доброту реального мира Максимка отучился верить давно.
Чего стоят все эти блага, все несметные богатства, если через несколько минут они истают без следа? Теоретически можно было, конечно, положить деньги в банк или обменять, скажем, на алмазы. Но это только теоретически. Что может успеть мальчик без родителей вечером тридцать первого декабря? Да и не о том Максимка думал сейчас.
Он поджал колени и тихо завыл. Затянул на одной ноте протяжно и бессмысленно.
Несколько людей, живущих вместе, еще не семья. А дом – не просто квартира или жилплощадь. Мамино теплышко не купить даже за все золото мира. Это не вещи.
Распахнулась дверь.
– Чего сидишь? – позвал его кто-то. – Новый год уже!..
Максимка на ватных ногах вышел к столу. Музыку выключили, что-то говорил телевизор.
Нет! Не может быть! Так – слишком плохо, слишком жестоко. С детьми так не поступают, да еще в Новый год.
– Я все понял. Все понял, – шептал Максимка, как заклинание. – Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит? Ну?..
Забили куранты. Все заорали: «Ура!»
Сердце тревожно застучало. Кто-то ввалился в зал в костюме Деда Мороза, и Максимке на миг почудилось, что это тот самый, встреченный… Но увы! Дедом Морозом оказалась Баба Галя. Как и полагается заведующей в соответствующих обстоятельствах, была она с красным носом, в съехавшей набекрень бороде, слегка принявши на грудь и с мешком подарков.
В отчаянии Максимка забился в самый дальний угол. Он сжимал апельсин до тех пор, пока из него не потек сок…
Проснулся Максимка совершенно разбитым. Что-то с ним произошло вчера, что-то плохое. Максимка пытался вспомнить, но не мог. Болела голова, саднило во рту. Максимка поморщился и приклеился лбом к холодному оконному стеклу. Стало немного лучше.
Прибежал Санек, покрутился немного для вида и робко заглянул в глаза:
– Пойдем в «Макдоналдс» сегодня? А в автоматы?..
– Нет! – зло отрезал Максимка.
И пошлепал в умывалку. Долго плескал в лицо ледяной водой. Лучше бы вообще не было вчера. И апельсина этого.
– Ненавижу! – Максимка зажмурился и скрипнул зубами. – Ненавижу!..
– Кого ненавидишь-то?
Позади, привалившись спиной к стене, стоял давешний незнакомец. Голову чуть склонил набок, руки скрестил на груди. Максимка не испугался, даже не вздрогнул.
– Всех! И себя. И вас… Вас – больше всего!
Незнакомец усмехнулся.
– За что же?
– За то… За то, что вы не делаете лучше! Можете и не делаете!
Незнакомец дернул плечом в излюбленной своей манере и вздохнул:
– Ты за полдня понял то, на что иным требуется жизнь. Получил урок, жесткий, но необходимый. Пусть ты еще не осознал того, но ты изменился. И уже не станешь таким, каким мог бы. Дело в том, что лучше – это не всегда приятно. Это, как правило, наоборот.
– Приятно, – передразнил Максимка. – Да лучше б вы меня убили! Хлопот меньше…
Тщательно вытерся вафельным полотенцем и направился к выходу. Разговаривать он больше не хотел. От души брязнул дверью на прощание.
Незнакомец остался недвижим. Некоторое время стоял, не меняя позы, потом, неуловимо изменившись в лице, так с разворота впечатал в стену кулак, что по полу разлетелись осколки кафельной плитки и цементное крошево.
Троллейбусную остановку оккупировала галдящая ребятня: детский дом ехал в цирк. Редкие пассажиры жались в сторону и со смесью восхищения и сочувствия взирали на Галину Арнольдовну, в одиночку отважившуюся сопровождать такое локальное стихийное бедствие. На самом деле, неуправляемая с виду толпа подчинялась четким стайным законам. За малышней приглядывали старшие, всякий видел краем глаза соседа. Баба Галя вообще может уснуть, никто не отобьется, не потеряется и не отстанет. Разве что только по собственному желанию. Но тут уж, как говорят: вольному воля. На цепи никого не держат.
Подкатил полупустой троллейбус. Максимке досталось место у окна. Он смотрел на грязные сугробы, на сонных дворников, собирающих мусор и пустые бутылки, оставшиеся после ночных гуляний. Даже гирлянды мерцали как-то тускло. От праздника не осталось и следа. Проносящиеся пейзажи как нельзя более соответствовали настроению, на душе было гадко и тоскливо.
