Элейн Каннингем - Алиса
- Черт возьми, Дейв, мне необходимо оружие. Я предлагаю тебе наличные - ты обязан продать мне товар. Вот, держи деньги!
Я полез в карман.
- Черта с два! - отрезал Дейв. - Почитай законы штата Нью-Йорк. Я не обязан продавать тебе оружие - и не продам! Оружие не решает проблем - оно их только создает. А ты собираешься с его помощью решить свои проблемы это у тебя на лбу написано. Нет, нет и ещё раз - нет. Пистолеты - это зараза. Хуже чумы. Извини, Джонни, но пистолет ты не получишь.
Дейв раскрыл книгу и погрузился в чтение, весь дрожа от душивших его чувств и высказанных слов. Я был абсолютно уверен, что он не видит ни одной буквы. С минуту подождав, я горько произнес:
- Спасибо за помощь.
Я ушел, а Дейв даже не посмотрел мне вслед.
На улице уже смеркалось, на небе громоздились облака, подернутые с востока золотистыми и оранжево-алыми бликами. Да, денек выдался жаркий. Он войдет в историю, как самый жаркий мартовский день за много лет. Первый по-настоящему весенний день, день пробуждения мира; а где-то в этом мире плакал несчастный ребенок. Я шагал к машине, но эти детские слезы навернулись мне на глаза; ноги у меня подгибались, я был напуган, обескуражен и обозлен. И вдруг меня окликнул женский голос:
- Джонни Кэмбер?
Ленни!
Она сидела в красном спортивном "мерседесе", который стоял почти впритирку к моему допотопному "форду". Не веря свои глазам, я сделал ещё пару заплетающихся шагов, а Ленни распахнула дверцу и звонко прощебетала:
- Садись, Джонни. Присядь хоть на минутку. И - не смотри на меня так.
Розовый свет, просачивавшийся сквозь витрину лавки, падал на её лицо и, несмотря на весь пережитый ужас, я невольно признал, что в жизни не видел более прекрасной женщины. Ленни Монтес смотрела на меня широко раскрытыми невинными глазами. Ангел.
- Подлая стерва!
- Не говори так, Джонни. Сядь со мной рядом, пожалуйста. Я могу помочь тебе.
Я забрался на переднее сиденье "мерседеса".
- Ты уже помогла мне, - сказал я. - Ты украла моего ребенка. Чтоб ты сгорела в аду, подлая тварь! Как ты могла? Похитить крохотную беззащитную девчушку, которой едва исполнилось четыре. Как у тебя рука поднялась?
- Меня заставили, Джонни.
- Тебя заставили. Лжешь ты, гадина! Скажешь еще, что тебя заставили следить за мной?
- Нет, Джонни, у меня не было другого выхода. Или ты предпочел бы, чтобы на моем месте оказался Энджи?
- Где Полли? С ней все в порядке?
- Да, не бойся. Но я не могу тебе сказать, где она.
- С ней и вправду ничего не сделали? Ты клянешься? Ее не тронули?
- Клянусь, клянусь. Послушай, Джонни, я ведь рискую собственной жизнью ради того, чтобы увидеться с тобой. Это правда. Если Монтес узнает, что я с тобой встретилась, он меня прикончит.
- Опять лжешь.
- Это правда, Джонни. Поверь мне.
- Где Полли?
- Господи, не могу я тебе это сказать, Джонни.
- Но ты знаешь?
- Нет, не знаю.
- Тогда чего ты добиваешься?
- Я хочу только одного, Джонни - чтобы ты меня выслушал. Пять минут. Выслушай мне и поверь мне. Поверь, что я никогда не испытывала ни к кому другому таких чувств, какие питаю к тебе.
- Плевать мне на твои чувства!
- Джонни, не добивай меня - мне и так тошно. Ты ведь не знаешь, как я жила. Даже представить себе не можешь. Ты никогда не варился в обществе таких людей. Сейчас ты понял, что попал в ловушку, подстроенную мерзкими и грязными людьми. А я всю жизнь была пленницей таких людей. А теперь я пленница Монтеса. Можешь ли ты представить, каково быть замужем за таким человеком? Испытывать бесконечные унижения? Ведь он и притрагивался ко мне лишь для того, чтобы напомнить, кто в доме хозяин, а кто - рабыня. Я вовсе не говорю, что я святая, Джонни, но и во мне есть хорошие черты. Всю жизнь я мечтала стать женой порядочного человека - не сумасшедшего и не борова. И вот теперь передо мной впервые забрезжила надежда. Клянусь, что говорю тебе правду, Джонни. Я знаю, где находится этот сейф. И я знаю, что в нем спрятано. И ещё я знаю, кому можно это продать - за два миллиона долларов. Два миллиона, Джонни - а ключ у тебя! Это все, что нам с тобой нужно - ключ и два миллиона долларов. Мы заживем с тобой припеваючи, будем как сыр в масле кататься...
- А моя жена? - не выдержал я.
- Причем тут твоя жена! Энджи рассказал мне про нее. Дурнушка и нескладеха. Кому она нужна!
- А Полли?
- Все можно пережить, Джонни. Поверь моему опыту. Ребенка ты забудешь. Погорюешь какое-то время, но, имея пару миллионов долларов, никто долго не горюет.
- А почему, по-твоему, я должен забыть Полли?
- Потому что тут уж ничего не попишешь. Не думаешь же ты, что они вернут тебе ребенка? Чтобы девочка потом указала на них пальцем? На Энджи? На Монтеса? Посмотри правде в глаза, Джонни.
- Вот, значит, как, - задумчиво произнес я.
- Скажи "да", Джонни. Умоляю - скажи.
- Значит, жену я бросаю. Мою дочку убивают. Взамен я получаю тебя с двумя миллионами и - через какое-то время я счастлив. И ты веришь, что я способен на это согласиться? Да, ведь ты не увязалась бы за мной, если бы не рассчитывала на то, что я соглашусь.
- Так что ты мне скажешь, Джонни?
- Что же ты за человек? - прошептал я. - Неужели весь мир состоит из людей, вроде вас с Монтесом? А я в нем - белая ворона? Наивный глупец, безмозглый простофиля? Садясь к тебе в машину, я дал себе зарок, что непременно убью тебя. Я задушил бы тебя собственными руками, если бы это помогло мне вернуть мою дочурку. А теперь я даже не в состоянии к тебе прикоснуться. Слышишь, мерзкая стерва - мне даже тронуть тебя противно!
Ленни наклонилась ко мне и внезапно плюнула мне в лицо. Я не шелохнулся, даже не попытался утереться. У меня свело ноги, а по спине пробежал холодок.
- Американский мальчик, хотя и с огромным опозданием, но повзрослел, сказал я, глядя в упор на перекошенное от ярости лицо Ленни. Затем вытер рукавом её слюну и вылез из машины.
Мотор "мерседеса" взревел и спортивный автомобиль, сорвавшись с места, бешено умчал в темноту.
* * *
К лодочной станции на реке Хакенсак я ехал вконец опустошенный. Не эмоционально, нет - я и в самом деле ощущал себя лишь оболочкой, внутри которой зияла пустота. Как будто мои сердце и внутренности растворились, оставив на своем месте только грызущую тоску. Сгустилась тьма. Когда фары моего "форда" выхватили из кромешного мрака совершенно пустынное шоссе, окаймленное густым кустарником и высоченными деревьями, я ощутил себя бесконечно потерянным и одиноким - человеком, потерявшим все самое дорогое, продирающимся через бесформенную ночь в символическую вечность сюрреалистического полотна.
Признаться, вывеску лодочной станции я увидел с изрядным облегчением. Оставив машину перед самым входом, я взбежал по скрипучим деревянным ступенькам и прошагал по длинному дощатому помосту к расположенному в самом его конце домику на сваях. Причал вдавался в реку футов на сорок.
