Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая
— А кто может достойно заплатить? — усмехнулся Дагги, забрасывая наживку.
— Кто? Лишь Хозяин!
— Или Стратеги. Но Стратеги переживают не лучшие времена. Так что остается Император….
— Ордо не продал этих координат, — заметил Иялла с усмешкой, — Анамгимар бесился. Корхида рвал и метал! Они так и не сумели вытянуть из Аториса этой тайны.
— Они не знают Аториса, — ответил Да-Деган, прищелкивая пальцами, унизанными драгоценными перстнями. — Но я его знаю. Воспитывал его девчонку и сына, покуда тот был жив. Я-то знаю, за какие ниточки потянуть, что б Аторис открыл свои тайны.
— А не проще Лии скрутить головенку?
— Фи! — презрительно молвил рэанин. — Что б так говорить, нужно не знать Ордо!
Да-Деган замолчал. Разглядывая капитана из-под опущенных век, отмечал тень задумчивости на лице. Словно тот, размышляя, не знал, что выбрать. И что является большим из зол. Что ж, ему удалось посеять сомнение. Но не стоит сейчас давить. Большую рыбу ловят умением, а не силой.
12
Голова раскалывалась. Набатом стучало в висках. Сознание возвращалось медленно. Плыли перед глазами светящиеся шары молочно — белых светильников. Мучила дурнота и тяжесть во всем теле.
Чьи-то теплые руки мягко гладили виски, перебирая пряди волос, унимали боль, успокаивали. Лишь через десяток минут он сумел сфокусировать взгляд, что б разглядеть лицо той, на чьих коленях лежала его голова.
Девчонка, лет двенадцати. Налившаяся грудь и наивные глаза! И копна рыжих локонов, падающих на плечи. Смуглая кожа. То ль ирдалийка, то ли дочь равнин гордого Гвенара.
Да-Деган прикрыл глаза, позволив потратить несколько минут на осознание ситуации. Что ж, уловки, наживки, все эти штучки не помогли. И он в трюме, среди рабов.
Видимо, хозяева корабля воспользовались ситуацией, перетащив его сюда, беспомощного после прыжка. Впрочем, поскольку корабль все равно идет к Эрмэ, то этот факт дела не меняет.
— Я в трюме? — спросил он тихо.
— Да, — ответила девочка.
— Давно?
— Час — полтора.
Довольно значительно. Он прикусил губу, вновь открыл глаза.
Нет, не почудилось…. Не померещилось. Трюм, разгороженный на клетки. В каждой — по несколько зверенышей лигийских кровей. Девочки, мальчики. Вперемешку. Всевозможные оттенки волос и кожи. Невероятный калейдоскоп!!! Вчера — вольные птицы, сегодня — рабы. И эта ночь, этот день, эти сутки — последние перед тем, как Эрмэ жадно напьется их свежей, живой, алой крови.
Затрясло. Болью отдалась в сердце чужая боль. Как бы покойно было — не ведать. Не помнить. Не знать. Забыть.
Он, опираясь на доски пола, присел, осмотрелся по сторонам. На него смотрели не без интереса, и все же — как-то вскользь. Рядом с ним, в том же помещении — семеро. Четверо мальчишек, три девушки. Щенячья юность тел и лиц, в глазах — тревога! И сколько им лет? Да только есть ли в этом смысл — отгадывать возраст того, кого ведут на казнь? Все равно времени, что им отмеряно судьбой — так мало! И счет на часы…..
Помнишь? А как не помнить? Разве это — забыть? Кто-то умирает сразу, лишь только на Эрмэ ступив. Их убивают для острастки. Но эта участь — не страшна. У выживших есть все основания завидовать мертвецам. Такова Эрмэ.
Это в Лиге их будут помнить, искать и скорбеть. Там…. Но ни один луч света не избежит объятий черной дыры. И этим детям не покинуть тьмы этого мира. Как и света мира своего — не забыть!
Судьба, да что ты, гадкая девчонка, творишь? Отчего смеешься, словно бесноватая? И выкручиваешь, и мучаешь, и томишь? Обязательно надо было напомнить? Ткнуть носом в самую грязь?
Эх, судьба….!
Он посмотрел в лицо девочки, что перебирала пряди его волос. Юная, свежая. Словно роза в каплях росы на рассвете. Пушок на смуглой коже, точеные черты, огромные глаза, в которых можно утонуть, как в небе. Красота редкая, блистающая!
Спокойно б дожидаться этой розе урочного срока в тайном саду. Но жадная рука сорвала бутон. Эта жадная рука и раздавит, разомнет в пальцах-жерновах, насладится ароматом и отбросит в пыль. Закатится звезда. Если смерть настигает — это навсегда!
И как сдержать слезы, что подступают к глазам? Он видел Эрмэ. Он знает то, чего еще не ведают они.
И хриплый голос разрывает тишину.
— Ну, и где это чудо в перьях?
Знакомый голос, услышанный в толпе контрабандистского мира. Катаки! Еще одна черная душа!
Там, за решетками, в гулком коридоре. Свет явно выделяет все черточки смазливого лица. Русые кудри, ямочку на подбородке, улыбчивые губы, ледяные глаза. Юный. И не отгадать маска ли эта юность, как на лице Анамгимара, то ли на самом деле молод контрабандист. Но какова ж тогда душа?
— Что ты хотел предложить мне, рэанин? — вкрадчивый голос, неявная насмешка, укрытая мягкостью тона.
В руках плеть — как символ власти, как любимая игрушка. И блеск в глазах, так сходный с блеском льда.
— Ничего, — отозвался Да-Деган, поднимаясь на ноги с колен, — уже ничего не хочу. Проваливай!
Громкий смех, ударивший свистом кнута.
— Говорили, ты сулил координаты флота Аюми за знакомство с Императором? Что ж, ты с ним встретишься! Анамгимар был прав, ты — редкой красоты игрушка. И Он оценит тебя…. По достоинству.
Да-Деган покачал головой.
— Глуп ты, Катаки, — промолвил спокойно, зажимая волю в кулак, и не давая голосу сорваться. — Не зная своей выгоды вот так, смеяться. Но вольному — воля. И ты еще пожалеешь не раз.
— Да ты хочешь отведать плети!!!!
И вновь усмешка тронула губы. Пожав плечами, Да-Деган подошел к частоколу из стальных прутьев, ощерившихся шипами.
Сердце билось, словно сумасшедшее, готовое через горло выпрыгнуть из груди. Мучили слабость, неверие, страх.
— Что ж, — прошептали губы. — Вот я, ударь! Зайди в клетку и ударь! Если посмеешь!
Катаки рассмеялся вновь, покачал головой. Посмотрел оценивающе, нагло, холодно, зло.
— Я не посмею, посмеют другие. Тебе недолго ждать, если будешь показывать свои зубки на Эрмэ. А вот если сейчас я попорчу твою белую шкурку, рэанская крыса, то действительно буду дураком. Спокойной ночи, Дагги Раттера! Утром мы прибудем в порт Эрмэ, и ты увидишь своего Императора! Уж это я обещаю тебе! И если будет случай, то представлю тебя. Обязательно отрекомендую.
Наглый смех резанул по ушам. Хладнокровие осыпалось, словно треснувшее стекло. Осколками. И вместе с хладнокровием сеткой морозного узора покрывалась душа. Сердце замерзало, словно брошенное в лед.
Злость вскипала пенным ядом. Он заставил себя нарисовать на лице спокойную улыбку — маску загадочного божества. Несмотря на боль израненного сердца, улыбался так, словно душа безмятежно парила, купаясь в прохладе синего неба.
