Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2)
Черный рейтар снял с себя шлем и сунул его под левый локоть, оставшись в суконном капюшоне.
- Я говорил вам, господин Цабес, что в этом доме будет девчонка. Смотрите сами. - Его каркающий голос разнесся под узорными сводами трапезной, со стен которой укоризненно глядели на незваных гостей оленьи головы.
- И посмотрим, и посмотрим. - Толстяк подкатился ближе, от него пахло чем-то сладким. Рэнис искоса взглянул на его лоснящееся лицо с черными точками возле носа и скользкими глазами под слипшейся подвитой челкой и с неприязненным любопытством стал рассматривать этого Цабеса уже с головы до ног: Цабес был узкоплечий толстяк, эти изъяны в его фигуре ловко скрадывал покрытый крупными вышивками атласный камзол.
- Хорошо, хорошо, хорошо. - Он ходил перед сестрой взад-вперед маленькими вкрадчивыми шажками, всплескивая пухлыми ладошками, да так, что из-под куньих манжет то и дело выезжали и проваливались обратно золотые браслеты со множеством пупырчатых мелких рубинов. - Подойдет, окинув взглядом сестру, сказал он рейтару. - Для хозяйки Годивы бледновата будет, а кому попроще подойдет. Или в Сардан. Там всегда нарасхват. Найдем куда. На холодную рыбицу рыбаки сыщутся.
- А Године каких надо? Мы бы поискали... - заискивающим голосом осведомился рейтар.
- О, Годива! Годива! Никогда не знаешь, кого она выберет. Зато точно знаешь, кого она никогда не возьмет. Годива умеет делать дела! неопределенно отмахнулся господин Цабес и требовательно повторил: Ну-те-с, я беру девочку. Сделайте, что там надо.
- Что надо? Попечительскую подать да выкуп за попечительское свидетельство пожалуйте, и ступайте на все четыре стороны, господин Цабес! Будто в первый раз. Все, что надо, у меня с собой есть. Прямо тут сейчас и настрочим! Рейтарский старшина раскрыл объемистую сумку со шнурком в горловине и извлек оттуда трехлапую яйцеобразную чернильницу с затычкой, пару перьев и свежий пергамент.
- Подержите-ка чернильницу, господин Цабес. Как вы там? Тимер Цабес, досто...
- Лехо, господин Алун. Как вы не запомните! Цабес - это только между нами - Тимер Лехо, досточтимый горожанин Калскуны... А почему в Калскуну девиц не возите? Тоже ведь будь здоров город.
- Там свои тонкости, господин Алун! Там правит Иоген Морн, магнат и князь, который с королевой не ссорился и не мирился - присягу принес, налоги дает сколько надо. Но поскольку он все-таки магнат, ему не может нравиться, что дворянские дочери...
- Понятно. Вам просто неохота быть первым, господин Цабес. Потому что если бы Иоген Морн позволил себе что-то в отношении вас, то зовись он хоть королем Калскуны, сделали бы козью морду как пить дать. Ладно, вот ваше попечительское свидетельство, теперь пожалуйте в казну и мне за услуги, как условились.
- Это вам-то за что? Сколько плачу, все не могу понять: за что? Ведь это ваша должность! Вам же государство платит!..
- Ой-ой, ну хоть в этот раз-то давайте обойдемся без крика! Каждый раз перед тем, как заплатить, вы кричите на всю округу, хотя все равно платите! Смотрите, я ведь могу и с другими договориться. Солдаты сейчас богатые, девушку у меня с руками оторвут, вдвое больше заплатят и еще спасибо скажут.
Толстяк глотнул воздуха, словно рыба, выброшенная на берег, и, не споря больше, полез в кошель, где у него позвякивало золото. Когда они покончили с расчетом, толстяк Цабес бочком двинулся к замершей в ужасе девушке.
- Ну, извольте, сударыня: вы в печальном положении, жить вам не на что, а сердце у меня доброе. Я теперь ваш опекун, потому как вы без средств. Так что пожалуйте за мной.
- Я вас не знаю, - прошептала она угасшим голосом, - и с вами не пойду.
- Иди-иди, не корячься, - грубовато встрял рейтар, - господин Цабес тебя к ремеслу пристроит. Община у него. Для бедных благородных девиц.
- Да и ремесло-то какое?.. Больше в окошко благородным кавалерам улыбаться, - захихикал Цабес, - Не бойтесь, сударыня, верьте простым людям они худого не пожелают, они сами подневольные, за грош ломаются. Это от вельмож высоких вся крамола идет. А брата вашего - он ведь братец ваш, для сынка-то больно взросленький, я смотрю, - братца вашего господин Алун обещал в пажи отдать. Братец навещать вас будет. Ну же, не трусьте, жизнь, она такая только умей вертеться!
Девушка, словно заколдованная вкрадчивым воркованием Цабеса, отпустила от себя Рэниса, - теперь уж он, беду почуяв, сам не хотел, чтобы сестра его отпускала. Она неуверенно приблизилась к Цабесу.
- Ну а ты со мной, - рявкнул рейтар, схватив за шиворот отшатнувшегося Рэниса. - Куда бежишь, дурачок? У пажей под королевским подолом жизнь сытная!..
... У пажей под королевским подолом жизнь была сытная. Но не у всех. Всего их было две дюжины - и наглые откормленные отродья повешенных вилланов-бунтовщиков ненавидели молчаливых и печальных детей обезглавленных и запытанных до смерти дворян-Этарет. Дрались с ними, набрасываясь всей ватагой на одного, били до крови, измывались над ними, насколько выдумки хватало, во время еды рвали из рук лучшие куски, обжираясь порой до рвоты, лишь бы не досталось сопернику. Об этикете вилланские дети знали лишь самую малость, слепо подражая поведению взрослых вельмож и перенимая у них наихудшее. Рэнису случалось падать вниз головой с лестниц и лежать без сознания под ногами пробегающих челядинцев, оставаться голодным после обедов, плакать от боли после побоев...
...Рэнис вытащил кисетик, растянул чуть-чуть, начал было уже постукивать пальцем, чтобы аккуратно всыпать в бокал крупинки яда, и вдруг замер, пораженный странной догадкой: Беатрикс-то ведь почти неуязвима!
"Заклятия на нее не действуют, хоть голос сорви. В Драконьей Борозде она всего лишь два ребра сломала! Отраву Этери от нее вовсе отвело на Эккегарда мать рассказывала. Что же делать? Аргаред ошибся?.. Нет, не мог он ошибиться... Или все-таки ошибся? Делать-то что сейчас? Всыпать побольше? Полкисета? Или лучше весь? Нет, половину. В крайнем случае можно еще насыпать, если, конечно, случай подвернется... Но подвернется ли?.. - Сердце билось учащенно. - Сила великая, благодарю тебя, что ты послала мне эту мысль!.."
Выйдя в увешанный розовыми светильнями переход, Рэнис украдкой глянул через хрустальные окна в золоченых боках кубка - никакой мути не осталось. Яд растворился, словно его и не было. Возникло искушение попробовать на язык - не поменялся ли обычный вкус вина, сладко обволакивающего небо и усмиряющего язык. Рэнис едва преодолел искушение.
Черная, узкая, точно крышка домовины, дверь в Залу Совета мерцала накладным, кованным из чистого золота узором. Возле двери замерли гвардейцы в золоченых шлемах с секирами. При появлении Рэниса с рубиновым кубком один из них отворил тяжелую створку. Изнутри вход еще закрывала толстая белая занавесь с кистями и златоткаными гербами. Паж проскользнул в щель, золоченая мишура царапнула его по горячей щеке. Он вдруг ощутил, как горит его лицо и противно щекочут по влажному лбу и шее завитые концами внутрь и обсыпанные золотой пудрой волосы.
