Люциус Шепард - За Черту - и Дальше
"Англичане?", спросил бородач, и Энни ответила: "Американцы."
"Я азербайджанец." Он прищурился на меня и нахмурился: "Это ты забрал мои патроны?"
Я признался.
"Очень умно." Он улыбнулся хитрой, очаровательной улыбкой, сопроводив ее радостным кивком. "Но винтовка поломана. Патроны ни к чему."
Он взглянул на город с его центральной темной особенностью фиолетового огня. Мне хотелось расспросить его, приехал ли он на черном поезде к какому-нибудь азербайджанскому дому на полдороге, и как он прошел остаток пути, и как он думает, что здесь происходит, но ни один вопрос не стоял остро, поэтому я присоединился к нему в молчаливом созерцании. Принимая во внимание нас пятерых и разнообразие нашего происхождения, я начал схватывать мутабильность незнаемого, сложность и противоречивость творения бога-машины или универсальной динамики, из которой нас выхватили сюда. И это привело меня к пониманию, что знаемое, даже самые знакомые предметы и события вашей жизни, можно повернуть набок, сдвинуть, изучить в новом свете и увидеть его связь с любой другой вещью, и поэтому оно обладает универсальностью, которая в конечном счете превращает его в незнаемое. Энни, наверное, высмеяла бы это, объявив все мои спекуляции непрактичной трепотней, но когда я смотрел на трубу, то думал, что это именно тот образ мышления, в котором мы остро нуждаемся там, куда идем.
Солнце, или что-то похожее на солнце, пыталось пробиться сквозь тучи, испуская никелевое свечение. Мексиканка пристально посмотрела на каждого из нас, кивнула в сторону города и спросила: "їNos vamos?" Энни ответила: "Ага, пойдем поглядим." Но азербайджанец вздохнул и сделал замечание, которое в своей простоте и точности вокального жеста, казалось, представляет не только мои собственные мысли, но и нагружает их пафосом, свойственный всем тем, кто дезориентирован экзаменами жизни.
"Это место", сказал он задумчиво, потом сухо хохотнул, словно избавляясь от тревоги, заставившей его заговорить: "Я не знаю этого места."
Конец
