Леонид Панасенко - Мастерская для Сикейроса (сборник)
…поднял железный подвесной мост через реку Большую Голубую у города Ирвинга…
…смерч Трех Штатов. Он прошел 18 марта 1925 года по штатам Миссури, Иллинойс и Индиана… Воронка была расплывчатой… затем она скрылась в черном облаке, сметавшем все на своем пути… прошел 350 километров… Общее число погибших во время смерча 695, тяжелораненых 2027 человек, убытки 40 миллионов долларов…
…В Бангладеш 1 апреля 1977 года в сильном смерче погибло 500 человек и 6000 были ранены…»
Мария отложила книгу.
Ей тотчас же представилась черная воронка Смерча, с грохотом и воем приближавшегося к ней, вспомнился внезапный неодолимый страх, который погнал ее тогда к берегу.
«А ведь все это могло плохо кончиться, — подумала Мария. — Если бы Смерч не был разумным и уронил меня. Тогда, первый раз, когда подхватил на косе… Пришлось бы Маленькому Рафаэлю раскошеливаться на похороны».
Она зябко повела плечами.
«Надо все-таки съездить. Обещала…» — подумала с неохотой.
Погода явно портилась. Мария, собираясь на косу, надела брюки, прихватила с собой куртку.
Море, как она и предполагала, штормило.
Мария вела машину медленно, поглядывая на желто-грязную разболтанную воду, на то, как вылизывают берег водяные валы, как уходит в песок пена.
«Скоро осень — начинает штормить. Осенью на косе делать нечего. Она узкая. Если большая волна, то, наверное, и до дороги добегает…»
Вдруг она услышала музыку.
«Откуда? Что это?»
Звуки падали с неба, с холодных и косматых туч, смешивались с грохотом штормового моря.
Мария остановила машину.
— Тебе нравится? — спросил ее голос Смерча. — Это Шопен. Я много раз слушал его в Париже, когда он там жил.
— Не знаю… Я не разбираюсь в музыке. Когда устаю, люблю послушать что-нибудь легкое.
Мария выбралась из машины, надела куртку.
— Здесь так холодно и мерзко, — пожаловалась она.
— Давай улетим, — предложил Смерч. — Ты только не бойся, доверься мне. Через час мы будем в трехстах километрах отсюда. Хочешь?
Прекрасные звуки фортепианной музыки сами собой смешались, умолкли.
«А вдруг уронит?! — подумала со страхом Мария. — С другой стороны — это так интересно. Ты же хотела прокатиться верхом на урагане. Решайся, железная лошадка?»
— Полетели! — выдохнула она и прикрыла глаза, чтобы не видеть, как от туч отделяется ужасный черный удав, падает на нее с высоты.
На этот раз Мария не задохнулась в теле Смерча от нехватки воздуха, не обожгли ее и «руки» — бешено вращающиеся стенки воронки. Каким образом можно было это сделать, как торнадо умудрялся держать ее как бы в невидимом коконе, Марию вовсе не интересовало. Ей было просто не до того.
Она видела метрах в двухстах под собой кипящее море, инстинктивно хваталась за воздух, болтала ногами и… не находила опоры.
Первые секунды чувство это было настолько жутким, что Мария едва удержалась, чтобы не закричать, не скомандовать Смерчу немедленно вернуть ее на землю. Она снова прикрыла глаза, а когда открыла — на смену ужасу пришло веселье и опьяняющее чувство полета.
— Подними меня повыше, — попросила Мария, и тотчас упала вверх, и сердце сладко зашлось от нескольких мгновений невесомости.
Они летели в глубь моря.
Чем дальше уходил берег, тем спокойнее становилось море. Вскоре в тучах появились просветы, блеснуло солнце.
Слева от них среди волн показался небольшой кораблик — по-видимому, рыбацкий сейнер.
— Что же ты не нападаешь на него? — спросила Мария. — Переверни эту посудину, потопи вместе с командой. Для тебя это ведь привычное дело.
Смерч резко отвернул в сторону, обошел кораблик.
— Ты пошутила? — спросил коротко он.
— Вовсе нет. Я сегодня прочла книгу об ураганах и смерчах… Я не знала раньше, что вы приносите людям столько бед и разрушений. Это ужасно! Зачем?
— Я ждал этих упреков… — Смерч говорил медленно, как бы нехотя. — Поверь, ни я, ни мои друзья ни разу не причинили людям вреда. Но ты ведь знаешь — нас очень мало. Я, например, один из тысяч, из десятков тысяч, единственный в мире торнадо, обладающий сознанием. Остальные — дикие и слепые явления природы. Вы же не упрекаете море в том, что оно топит корабли и людей, насылает разрушительные цунами?
— Все равно это плохо! — воскликнула Мария. — Ну, почему, почему мы не можем договориться?!
— Как вы можете понять и принять меня, свои леса, моря и реки, все, что не похоже на вас, другое, — возразил Смерч, — если вы, люди, не договоритесь друг с другом, не понимаете друг друга?
— Это точно, — улыбнулась Мария. — Я только что жениха своего отругала.
— Он тебя обидел?
— Нет. Я запретила ему появляться пару дней на глаза, а он ревнует, думает, что я с кем-то встречаюсь. Сегодня в кустах отсиживался, следил. Ну я ему и выдала…
Смерч промолчал, будто не расслышал или не понял несколько пренебрежительное: «Думает, что я с кем-то встречаюсь».
А потом на горизонте показался другой берег моря, где была уже другая страна, и Мария вмиг забыла про все проблемы, залюбовалась белокаменным городом и его высокими минаретами.
Смерч показывал ей крутые берега и причудливые бухты. В одной из них на дне, накренившись на левый борт, стоял старинный фрегат, правда, без мачт и команды, но позеленевшие пушки его были по-прежнему грозными, подводные течения колыхали водоросли, и казалось, что фрегат неслышно подкрадывается к берегу — сейчас грохнут пушки, и птицы испуганно замечутся над прибрежными скалами.
А потом был вечер и была ночь. Лунная и звездная. Ночь соединила небо с морем, наполнила их сиянием и таинственной игрой теней. Растрепанные волосы Марии искрили и светились, она кричала восторженно, пела:
— Он приходил и распахивал двери!..
А то начинала требовать ласки и повторяла, задыхаясь от смеха:
— Только не говори, что ты нематериальный.
Или кричала-спрашивала:
— Я похожа на ведьму? Говори же быстро: похожа, похожа… Ты самая прекрасная ведьма в мире, Мария! Говори!
Самолет прекрасно слушался рулей, и Маленький Рафаэль на какое-то время забыл о своих тревогах и сомнениях.
«Что еще надо для счастья? Вот я, вот — небо! Нам хорошо вдвоем. Я могу резвиться и кувыркаться в поднебесье, как щенок, которого впервые выпустили погулять. Могу выключить мотор и слушать, как свистит в плоскостях ветер. А захочу, так стану гоняться за одинокими тучами и буду чувствовать себя смелым и свободным. Так живут только птицы».
Рафаэль понимал: красивые слова — попытка успокоить себя. Ибо все эти его полеты — не более чем самообман, привычка держать себя в летной форме. Раз тебя уже несколько лет под разными предлогами не допускают к соревнованиям, значит, отлетался. Хоть со щенком себя сравнивай, хоть с орлом — отлетался.
