Виктор Сытин - Покорители вечных бурь (Иллюстрации В. Щербакова)
Академик Никольский сызмальства любил степь. Он вырос на Дону, около станицы Цимлянской. Там, в степях, он играл когда-то в бабки и скакал на неоседланных конях, там впервые ходил на свидание; там, наблюдая за повисшими в воздухе жаворонками, впервые заинтересовался тайной полета птиц.
«Победа» вынеслась на холм. Кругом открылась неоглядная степь, и ветер буйно ворвался в открытые окна машины. На губах почувствовалась полынная горечь, и академик невольно вспомнил о своем далеком детстве.
«Да ведь это было еще в прошлом веке! — подумал он. — Как же я стар! И теперь там, где была наша станица, — дно огромного пресного моря и носатые севрюги роются в иле в поисках корма…»
И, конечно, не будь у него тревоги на душе, Никольский, как и всякий другой человек, стал бы перелистывать в памяти страницы своей молодости. А сейчас… разве можно было сейчас предаваться всегда приятным воспоминаниям о ранней поре жизни? Ведь где-то в ледяных потоках разреженного воздуха, во тьме ночи несется по ветру СЭС и в ее гондоле два человека, два товарища…
Академик сердито кашлянул, обернулся и сказал, обращаясь к седевшим позади Терехову и врачу:
— Прошу: наблюдайте внимательно за небом,- каждый со своей стороны. На меня надежда плохая… — И, помолчав немного, добавил: — Минут через пять мы получим новое сообщение от пилота, который нашел СЭС. Тогда и район приземления определится гораздо точнее. Тем не менее очень прошу: наблюдайте за небом внимательно!
В свете фар впереди возник свежий сруб небольшого домика… На дороге, около крыльца его, столбиком вытянулся маленький серый зверек. Когда машина приблизилась, он метнулся во тьму. Лишь искоркой, как от брошенной папиросы, сверкнули его глаза.
— Старое и новое, товарищ академик! — сказал водитель «Победы». — Суслик это. Их теперь даже здесь, на целине, почти не осталось. Планомерно вывели. А лет десять-пятнадцать назад — уж сколько их было! На полях они иногда урожай дочиста сами «убирали». Бывало едешь — и днем и ночью сотни этих зверьков стоят себе и посвистывают. Это и есть старое, о чем я говорю. А новое — это курень. Скоро сюда придет тракторный отряд нашей эмтеэс, степь поднимать… — Водитель искоса взглянул на встревоженное лицо Никольского и продолжал: — Да вы не убивайтесь так, товарищ академик! Найдем летчиков. Мне наш Дубников категорически заявил, что такой пилот, как этот Александров, из любого положения выберется. Про него дед еще в Отечественную войну многие замечательные истории слыхал. Да и Панюшкин, мы думаем, не подкачает. Находчивый парень. Он однажды…
На панели радиоприемника вспыхнула сигнальная лампочка, и водитель, не договорив, быстро выключил мотор и остановил машину.
«Внимание! Внимание! Говорит радиостанция «К-808»… «К-808»… — послышался сквозь свист ветра глухой голос профессора Трубокурова. — Передаю сообщение для академика Никольского, Никитина, Сельчукова. Внимание! Пилот, обнаруживший СЭС в 21 час 3 минуты, доложил, что СЭС находится на высоте четырех километров в квадрате «Б-11»… «Б-11»… «Б-11»… СЭС быстро опускается. Это доказывает, что воздухоплаватели вскрыли клапан. По расчетам, приземление системы возможно в квадрате «Б-9»… «Б-9»… «Б-9…» Повторяю…»
Но Трубокурова никто из сидевших в машине больше не слушал. Академик Никольский стал поспешно разворачивать карту. Терехов и врач наклонились к нему. Водитель радостно хлопнул себя по коленке:
— Я же говорил! Не подкачали ребята!
— Вот квадрат «Б-9», — сказал Никольский. — А мы находимся вот здесь, в двадцати примерно километрах к западу. Поезжайте скорее… как можно скорее, товарищ водитель!
«Победа» снова рванулась в ночь.
— Эк понеслись! Давай и ты жми, не отставай! — крикнул дед Дубников, подталкивая локтем шофера трехтонки. — Я так считаю: академик сигнал принял!
Водитель трехтонки, притормозивший минуту назад за «Победой», дал газ.
— И спешит он не зря, — продолжал между тем Дубников. При большом ветре приземляться и на маленьком «сферике» трудно, а на такой махине — шутка ли, шестьдесят пять тысяч кубов! — в сто раз труднее. Опасно! Понимаешь, парень, оболочка парусит, несет ее, а гондола о землю стук да стук. Однажды видел я — замешкался пилот «сферика», не выпустил у земли водород сразу, и его корзинку — к «сферикам» ведь не гондолы, а просто корзинки подвешиваются — вдрызг разбило. Тогда пилот только тем и спасся, что встал на кольцо, которое над корзинкой укрепляется для подвески строп. Вот удары о землю и амортизировались. Понял?
— Понял, Иван Михайлович, — ответил водитель. — Значит, корзинка приняла толчки на себя, как рессоры?
— Вот-вот!
— Ну, а нашим некуда будет устроиться? Кольца над гондолой нет?
— Нет. Да оно и не помогло бы: здесь масштаб другой. Потому и спешить надо. Ежели подоспеем во-время, за гайдроп гондолу попридержим. Я так считаю, что человек десять смогут не допустить волочения…
— А иначе — побьются ребята?
— Могут побиться, — вздохнул дед Дубников и, заметив, что расстояние до впереди идущей машины начало увеличиваться, снова подтолкнул водителя локтем.
Тот недовольно отмахнулся:
— На подъеме не вытяну за ними! Не видишь — и так жму через силу!
В этот момент в крышу кабины кто-то забарабанил кулаком, а затем раздался крик Дубникова-младшего:
— Летит! Летит!
Дед рывком распахнул дверцу кабины.
— Где? — крикнул он.
— Не упади, дед! — испуганно воскликнул водитель, притормаживая машину.
Но Дубников-старший, не обращая внимания на это предостережение, вылез на подножку. И весьма возможно — он сорвался бы, если б трехтонка не остановилась.
Николай указывал вытянутой рукой куда-то на восток. Но куда он указывал, глядя снизу на его руку, определить было трудно.
— Ориентир какой? — снова рявкнул дед. — Мало тебя учил, как давать направление! Ориентир какой, говори?
— На луну гляди, на луну!
И тогда дед и другие, ехавшие на трехтонке, увидели СЭС. Несколько ниже уже довольно высоко стоявшей над горизонтом ущербной луны, на фоне слоистых облаков, через которые она просвечивала, рисовалось темное пятнышко. Оно перемещалось, снижаясь несколько наискось и. вправо по отношению к трассе дороги.
— Они! — сказал дед Дубников. — Они и есть! Однако несет их сильно. И к земле тянет. Скоро приземляться будут. Не дай бог, если на тот бугор!
Затем он влез обратно в кабину и, наклонившись к водителю, торопливо, но почему-то очень тихо зашептал:
— Теперь от тебя все зависит, парень! Надо мигом на бугор выскочить. Потом по нему, по хребту, — понимаешь, целиной… Вправо от дороги они сядут. Ближе к тому грейдеру, по которому Никитин бежит. Да отстал он — вон фары его машины где! Километров, поди, десять позади. Опоздает он…
