Юлия Зонис - Инквизитор и нимфа
Больше всего ему хотелось найти комм. В лицее у отца Франческо была допотопная модель, которую приходилось таскать в кармане. Похоже, он и здесь не изменил своим привычкам. Ван Драавен предполагал, что викторианец прихватил коммуникатор в свое последнее путешествие и искать приборчик стоит на дне реки. Если и врал, то уверенно и нагло. Он, впрочем, все делал уверенно. Когда Марк предложил ему диагност для помощи в лечении многих здешних болящих, геодец отказался вежливо, но непреклонно. И Марка с собой в обходы не брал, хотя тот пробовал напроситься.
Повезло Салливану лишь однажды. В тот день он выбрался на реку, чтобы постирать рубашку. На камешке у самой воды сидел старик-утан. Сидел, щурился, грелся на позднем летнем солнышке. Рядом лежали костяная острога и несколько крупных рыбин. Марк подошел, чтобы поздравить туземца с успехом в рыбалке. Тот удовлетворенно потер живот и обнажил беззубые десны в улыбке:
— Жена сына не будет называть старого Синкту бездельником. Сварливая сварит похлебку. Синкту будет есть и радоваться.
Салливан присел рядом на камень, на втором камне разложил для просушки рубашку. Желто-оранжевое, как свежий яичный желток, солнце заметно пригревало — и не скажешь, что скоро осень.
— Хорошая нынче погода.
— Когда Небесный Свет жарок, старым костям весело, — довольно ухнул рыбак.
— Мой учитель тоже был старым человеком, — осторожно начал Марк. — Жаль, что он не увидел этого лета.
— Да, Сеску, — (так местные называли отца Франческо), — сильно жалели. Он был хороший человек, добрый человек, хотя и не слушался бога Риберата.
Салливан прищурился. Апокалиптики называли свое божество Либератор — Освободитель. Местные не выговаривали «л», так что у старика и получилось что-то вроде «риберата». В университетских кругах Марка этот бог был более известен под именем Разрушитель.
— А что, бог Освободитель и вправду сильнее секена? — наугад спросил Марк.
Старик воздел узловатый палец и покачал плешивой головой:
— Сильнее ли вода скалы, которую она точит? Скала крепка, но пройдет много зим, и скала станет песком в воде.
— Вода может и высохнуть, — пробормотал Марк.
— Не высыхает вода истинного знания, — заученно повторил старик.
Да, основательно им здесь задурили головы. Между тем рыбак, поразмыслив, решил поразить собеседника еще одним аргументом:
— Секен терпит кривизну, и от кривого слова изменяется, а бог Освободитель карает сказавшего кривду. Значит, секен мягок, как песчаник скал, а бог Освободитель тверд, как кварцевый нож, что прорубает проход в скале.
Что-то в этом теологическом высказывании насторожило Марка.
— Бог Освободитель карает сказавшего кривду? И кто же сказал кривду?
Старик опасливо огляделся, но, видно, очень уж ему хотелось поболтать.
— После смерти Сеску утабе-секен пришел в поселок и сказал, что господин Кодду, — (так здесь именовали Клода Ван Драавена), — сделал нехорошее. Что господин Кодду затуманил разум Сеску и Сеску прыгнул со скалы, желая умереть. Господин Кодду рассмеялся и ответил, что кривду говорит утабе-секен и кривда его не станет правдой. Утабе-Секен очень рассердился, потому что в последнее время — и про то всякий знает — все чаще говоренное им не делалось правдой. Он побежал в огород, где господин Кодду зарыл Сеску, и схватился за крест бога Освободителя, и закричал, что бог Освободитель подобен зловонной язве. И тогда пал на утабе Небесный Свет и поразил его, и сделался утабе мертвым.
Рыбак смотрел на молодого викторианца с торжеством, а тот лихорадочно соображал. «Затуманил разум… А что, вполне мог опоить какой-нибудь гадостью. Наверняка и опоил. — Марк припомнил свой сон на могиле… — Ну конечно, такой бред мог быть вызван галлюциногенным наркотиком. Хорошо, что я там и свалился и не побежал, как во сне, к реке. Тут бы и потонул, и одной проблемой у геодца стало бы меньше…
Павший небесный свет… Что-то вроде молнии? Электрического разряда? Э, а не засунул ли наш святоша под крест батарею? Вполне мог засунуть и дистанционно подключить контакт, когда жрец развоевался. Бегают они тут босиком, несколько сотен вольт вполне бы хватило, чтобы прикончить не в меру борзого утабе. Вот вам и убедительное доказательство силы бога Освободителя. А заодно и покойного отца Франческо поджарило… Или это было во сне?…
«Надо бы проверить крест», — подумал Марк. Подумал, и тут же навалилось — ночь, скалящаяся белой половинкой луна, дрянь, лезущая из покойного… «Нет, к черту. Если и была там батарея, священник давно ее вытащил и куда-нибудь запрятал. Кто вообще сказал, что под крестом что-то есть? Если геодец опоил отца Франческо ядом или наркотиком, след отравы мог остаться в тканях. Наверняка он и от трупа избавился, а крест для отвода глаз поставил. Нужны доказательства. Время его побери, нужны доказательства!»
Старик уже давно подобрал свою рыбу и уковылял к сварливой невестке, а Марк все сидел на берегу, бездумно глядя в медленно текущую воду.
Второй раз землянину повезло несколько дней спустя. Было утро, и Салливан бездельно бродил вокруг хижины геодца. Он надеялся, что хозяин отлучится — тогда можно будет взять образцы травок, из тех, которые Ван Драавен так любовно заваривал, и проверить их на наличие опиатов. Или чего-нибудь поинтереснее.
Священник, однако, отлучаться не спешил, будто видел насквозь планы гостя. Сидел на порожке и что-то такое вырезал из чурочки. Салливан уже совсем отчаялся и решил, что перенесет рейд на другое время, когда по пыли затопали босые пятки. Мальчишка лет шести промчался через поселок, вихрем взлетел по лестнице и что-то шепнул на ухо геодцу. Тот отложил чурочку и нож, выпрямился и уставился в направлении скал. Когда малолетний вестник убрался восвояси, сжимая в руках награду — оранжевую спелую тыковку, — Салливан подошел:
— Гляжу, у вас тут шпионы на жаловании.
Геодец прищурился:
— Не без этого.
— И что же рассказал вам быстроногий Меркурий? Или секрет?
— Почему же. Не секрет. Утаме заболела.
— Она вроде бы и до этого здоровьем не отличалась.
— А я говорю не об умственном здоровье. Сегодня на рассвете она потеряла сознание. Сейчас вроде бы очнулась, лежит в пещере и стонет. Сын за ней присматривает.
Салливан напрягся:
— И что? Вы пойдете ее лечить?
Ван Драавен помедлил с ответом, как будто прикидывая. Потом качнул головой:
— Нет. Не пойду. От моего лечения ей лучше не станет.
— А вы жестокий человек.
Геодец хмыкнул:
— Тут вы правы, но в данном случае о жестокости речи нет. Утаме скорее сама себе живот прогрызет, чем примет от меня помощь.
