Андрей Корбут - Гражданская война
Каменный пол был устлан несколькими персидскими коврами; здесь же находился покрытый пурпуром импровизированный помост из деревянных ящиков, бревен, и досок. На помосте стояла гильотина, со скамьей для жертвы, со всеми необходимыми в таких случаях приспособлениями.
Вакханалия продолжалась бесконечно долго. Однако настал момент, когда ее рабы, удовлетворившие свою похоть, в изнеможении замерли на персидских коврах. Тогда я увидел Патрицию.
Она поднялась из груды разбросанных вокруг нее тел, легко вбежала на помост. Ее голос вернул к жизни уснувшее было эхо, теперь более сильное, более смелое:
Братья и Сестры...
Когда долг наш исполнен...
Да очистим мы род наш от скверны...
Это больше походило на монолог из пьесы.
Слова Патриции послужили командой: четверо атлетов встали рядом с многовесной каменной плитой, находившейся неподалеку; вместе сдвинули ее в сторону; а затем двое из них исчезли в открывшейся черной дыре. Через несколько минут они выволокли из подземелья сначала щуплого мутанта, а следом и ослепительную блондинку. По молодой женщине я и узнал господина Крюгера и его подругу.
Вид у мутанта был ужасный и жалкий. В неглиже, с тонкими короткими ногами, округлым брюшком, с выступающими ребрами и впалой грудной клеткой, он дрожал столь явно, что я заметил это даже с того расстояния, которое нас разделяло, он неистово вращал глазами, и трудно было понять, чего в них больше -- безумного страха или беспомощной ярости, на губах выступила пена, он пытался что-то выкрикнуть, но из его горла вырывалось только хрипение. Что до девушки -- она, ступая босыми ногами, куталась в зеленое грубое покрывало и смотрела вокруг испуганно и более всего непонимающе.
Их вытащили на помост. Девушку продолжали держать за руки, а мутанта бросили на ложе. Руководила всем Патриция.
Двое парней стянули мутанту руки, ноги и туловище ремнями, закрепили неподвижно яйцеподобную голову...
Патриция, выждав еще минуту, пока будут окончены последние приготовления, обвела взглядом окруживших полукольцом помост юношей и девушек, и произнесла всего одну фразу, громко, и словно заклинание:
"Во имя Адама и Евы"
Она разжала замок и нож гильотины упал вниз... Голова мутанта скатилась в корзину. Ослепительная блондинка потеряла сознание.
Я содрогнулся. Преступление, чем бы оно ни оправдывалось, всегда останется преступлением, и грех этот, словно клеймо, лежал на моей дочери...
-- Морис, -- вывел меня из оцепенения Скотт, -- пора... Мы должны дойти до машины раньше, чем они покинут башню.
-- Что сделают с девушкой? -- не своим голосом спросил я.
-- Ее не убьют. Они убивают только мутантов. Ее вернут в подземелье и будут держать до тех пор, пока она не станет безопасной.
19.
Мы не преодолели и половины расстояния от замка до машины, когда небеса разверзлись, обрушив на нас лавину воды. За считанные минуты пригорок, на котором, собственно, и стоял наш автомобиль, превратился в более чем серьезное препятствие. Скотт, едва начав подниматься по склону, заскользил, словно был на коньках, и впервые; он опрокинулся на спину, в лужу, а вскоре та же участь постигла меня. Упрямые, мы не прекращали своих, как оказалось, бесплодных попыток. И в конечном итоге и он, и я выглядели один лучше другого -- мокрые, перепачканные...
-- Придется обходить слева, у тех деревьев, -- сдался наконец Скотт.
Я проворчал, что это порядочный крюк, но ничего другого не оставалось. Метров двести туда и обратно, преодолевая каверзы пути, что несла в себе будто ожившая земля, порой увязая по голень в грязи, мы потеряли минут пятнадцать. Шестеро мотоциклистов, на скорости проскочившие мост, оказались внизу, когда мы только подошли к автомобилю.
-- Господа, какая нечистая сила занесла вас сюда и в столь поздний час? -- перекрывая шум дождя, его неподражаемо монотонный, чуть приглушенный голос, но в раскатах грома выказывающий свою мощь, прокричал один из них.
-- Они из замка... -- быстро шепнул Скотт.
Уже за рулем, я подумал вслух:
-- Напрасно мы оставили их вопрос без ответа, кто знает, зачем мы здесь...
-- Теперь поздно. Вероятно, они не отвяжутся от нас, пока не выяснят, кто мы --заметил Скотт.
В ту же минуту, по тому, как мотоциклы стремительно унеслись влево, где склон незадолго до этого одолели мы, я убедился в правоте его слов.
Лесная дорога, и до того не баловавшая комфортом, теперь представилась нам сущим адом, к тому же мы вынуждены были поторопиться, чтобы уйти от погони; машина ныряла в лужи, ее заносило на поворотах, она с трудом выбиралась из рытвин и ям. Я ждал шоссе как некое избавление, на время забыв о "мстителях Адама". Однако, когда в очередной раз автомобиль вдруг грузно осел задними колесами в дорожную хлябь, уже не вырвавшись, только взревев от натуги мотором, а в этот момент позади, среди деревьев, промелькнул свет фар, я очень живо о них вспомнил.
Скотт вылез из машины и, вернувшись, сказал: -- Безнадежно.
В руках у Вильяма оказались два пистолета, один он протянул мне. Помедлив, я взял его.
Бросив автомобиль, мы двинулись напрямую через лес. Я шел и думал, что эта ночь, этот ливень никогда не кончатся. Казалось, деревья, обступавшие нас, дрожат то ли от холода, то ли от страха перед громом и молнией своими листьями, и вдруг срывался, словно с цепи, озлобленный ветер, но бессильный в стремлении лицезреть согбенные перед ним могучие стволы, стегал, будто плеткой, колючим дождем по нашим лицам, и так же вдруг уносился прочь... Я здорово продрог, полагаю, и Скотт тоже, а сколько нам еще предстояло пройти -- один Бог ведал. Поэтому, в своей беспечности, мы бесконечно обрадовались словно из-под земли выросшей лесной сторожке.
Она была пуста, ее скромный скарб составляли стол и две скамьи, у допотопной печки лежала вязанка дров. Но главным ее достоинством я назвал бы то, что здесь было сухо. Мы, наконец, могли обсохнуть, отогреться; что, собственно и сделали: разожгли огонь, потом сняли с себя и развесили на веревках, которых здесь было вдосталь, одежду. Дождь между тем не стихал, временами даже усиливался, и приходилось мириться с необходимостью провести в этом утлом пристанище ночь.
-- Видно, на роду мне писано ходить вокруг да около затерянных в лесу сараев... -- заговорил я, не отрывая от огня глаз, -- Ты помнишь тот сарай?
Но Скотт молчал, и я продолжил:
-- Кстати, кто он, неизвестный из дома Томашевского? Тебе нечего сказать? Почему-то мне кажется, что он знаком тебе... Или я ошибаюсь?
-- Это мог быть и сам Томашевский, но...
Его слова потонули в раскатах грома.
-- Значит, он жив?
-- Откуда мне знать...
-- Скажи, что вас связывало? -- я подбросил в печку полено, разгреб кочергой золу, пламя объяло еще не тронутое дерево...
