Джоан Виндж - Водопад грез
Я снова опустил глаза.
— Я не знаю. — Мои руки сжались еще сильнее. — Но я пришел сюда сегодня из-за похищенного ребенка. — Я опять поднял голову. — Мальчик беспомощен: у него тяжелая неврологическая болезнь. Вы должны сказать нам, как его найти. Потому что это будет правильнее… И потому что, если вы не сделаете этого, если ДНО использует его, чтобы столкнуть Тау с ФТУ, Тау заставит вас расплатиться за все.
— Ты видел, как это произошло, — перебил Хэньен, словно он не слушал меня. — Более того — этого бы не было, если бы не ты.
Я поморщился. Конечно, они знали об этом — они должны были знать о происшедшем прошлой ночью больше, чем легионеры, или меня бы здесь не было.
— Это был несчастный случай.
Они не знали всего, а то бы знали это.
— Тогда, пожалуйста, расскажи нам, почему Тау послала тебя, чтобы донести до нас это сообщение? — спросил Хэньен.
Я обвел взглядом тихий круг членов Совета, пытаясь найти могущий быть узнанным ответ хотя бы на одном лице.
— Потому что я — гидран. — Было нелегко даже просто сказать это. Внезапно я почувствовал себя менее гидраном, чем когда-либо, глухонемой в телепатии, сидя здесь, в разгаре спора о смерти и жизни. — И потому что я знаю, что случается с псионами, чьи пути пересекаются с Тау. — Я положил на лицо руку, чувствуя рубцы и шрамы. Я опустил ее снова, положил обе руки на столешницу. — Они думают, что вы поверите мне. Что вы хотели бы поговорить со мной… или довериться мне настолько, чтобы выслушать.
Что-то неоформленное нанесло удар по моему мозгу, как будто кто-то пытался взломать мою защиту, открыть то, что спрятано за ней: почему мой мозг оставался холодным для них.
— Не надо, — прошептал я. — Не надо.
Кто-то издал протестующий звук. Еще одно внезапное столкновение произошло в моей голове.
— Прекратите, — крикнул я, вскакивая.
Я стоял так, с трудом дыша, пока тишина незаметно исцеляла меня. Никто больше не двигался, но все они уставились на меня. Я плюхнулся обратно на стул.
— Тогда почему ты закрыт? — Мокет, женщина, которую я видел на приеме, спросила резким и монотонным голосом. Она указала рукой на мою голову.
— Я не закрыт. — Мои пальцы повернули золотой гвоздь в мочке уха.
— Возможно, ты не знаешь, — медленно сказал Хэньен, как будто подбирая слова, — потому что ты не совсем гидран. — Он помолчал немного. — Я имею в виду, что ты жил так долго среди людей… ты не знаешь: то, что ты делаешь, считается оскорблением.
— Что я делаю? — Я подался вперед, желая услышать, что я говорю слишком много или слишком громко, что на мне кошмарная одежда, что я забываю сказать «спасибо»…
— Твой мозг полностью… закрыт. — Он отвел глаза, словно одно только упоминание об этом раздражало его и я должен был знать об этом.
— Ты не седдик! — спросил кто-то. — Они послали к нам седдика?
— Кого? — спросил я.
— Нет, — равнодушно сказал Хэньен. — Он не седдик. Пользующийся нефазой, — объяснил он мне. — Земляне оглушают наркотиком наших людей в тюрьмах, потому что никаким другим способом не могут удержать нас. Некоторые заключенные… привыкают к наркотику, поскольку он блокирует их пси-способность. Они предпочли отдалиться от жизни, от дара… от своей «человеческой природы», как сказали бы вы. Это болезнь, которую они принесли домой и распространили среди потерявших надежду.
Я поднял руку, чтобы прикоснуться к точке за ухом, где не было ничего, зная, что простой пластырь тополазы-АЦ позволит мне пользоваться моей пси-способностью когда угодно, где угодно. С достаточным количеством наркотика, чтобы снять боль, я мог бы снова быть телепатом… так же, как мог бы встать и пойти на сломанных ногах. Но за моим ухом не было ничего.
— Тогда почему ты закрыт? — повторила женщина.
Хэньен призвал ее к молчанию простым кивком головы. Он повернул ко мне лицо, не глядя прямо на меня, как будто взгляд на меня причинял боль его глазам.
— В общине каждый старается держать свой мозг немного… открытым, так, чтобы другие могли понять его настроение, увидеть, что его поступки искренни и не содержат ничего дурного. Чем более открыт он, тем более он… уважаем. В определенной степени, конечно. А просто хранить абсолютное молчание, сжав мозг как кулак, — это оскорбление. — Наконец он посмотрел мне в глаза. — Штурмовать твой мозг также было оскорблением… — Он посмотрел, нахмурившись, на сидящих за столом. — За что я приношу извинения. Я надеюсь, что ты поймешь и поможешь нам понять тебя.
Он наклонил голову, словно приглашая меня объяснить, предполагая, что я открою им свой мозг после того, как он открыл мне, в чем заключалась проблема.
Я покачал головой.
— Ты не хочешь? — сорвалась Мокет. — Тогда как мы можем поверить тебе, незнакомец… полукровка?
Ее тон сказал мне, что полугидран значит урод и на этом берегу реки.
— Ты пришел в общину и вызвал эту беду! — сказал Серали.
— Что мы должны думать, — пробормотал кто-то еще, обращаясь к Хэньену, — когда люди Тау посылают к нам такого вот, прося нашей помощи? За исключением того, что они хотят, чтобы мы были на ножах и с ФТУ? Может быть, это оправдание, чтобы забрать наши последние священные земли?
— Почему мы должны верить всему, что ты говоришь, когда все, с чем ты к нам обращаешься, — это слова?
— Я не могу, — сказал я. Мои внутренности тряслись, мой мозг сжимался. — Я не могу… сделать это.
Сознание, что они имели все права спрашивать, ничего не меняло. Я не мог сделать этого. Не мог. Не мог.
— Ты не знаешь как? — другая женщина, помоложе, спросила меня. — Твой дар тебе неподвластен? — Она взглянула на сидящего рядом мужчину. — Он как… — Слова внезапно пропали, словно я оглох. Она соскользнула в телепатический разговор. Мне стало интересно, то ли она не хотела говорить это при мне, то ли она не знала как. Я увидел, как она сделала странный жест, резко подняв руки вверх.
— Нет, — пробормотал я, — когда-то я мог делать это. Сейчас не могу.
Желание признаться во всем поднялось по моему горлу — я проглотил его.
Хэньен сжал губы:
— Я тот, кого люди вашего народа называют «омбудзмен», как ты знаешь. Община доверяет мне. Глядеть в поврежденный мозг, проходить сквозь блокаду, пытаться излечить или снять ее.
— Ты не сможешь помочь мне, — сказал я почти злобно. — Никто не может. Многие пытались.
— Многие люди твоего народа, — сказал он мягко. — Ты позволишь мне?..
Он спросил об этом с такой неохотой, словно я должен был позволить этому случиться. Но я понял, что, если откажу, это будет последний раз, когда я вижу их.
Я согласно кивнул, костяшки моих пальцев побелели. Я пытался расслабиться, но нити скользящей энергии глубоко в моем мозгу только спутывались больше, становились все более недоступными, чем сильнее я пытался открыться. Я чувствовал, как Хэньен прошел сквозь мои защиты, его концентрация прорезала себе путь острием бритвы, будто он пробивался к неизвестной точке входа, к некоей трещине в моей броне, которая даст ему доступ внутрь.
