М Емцев - Ярмарка теней
- Идите, батенька, домой и хорошенько подумайте. Я и так знаю все, что вы собираетесь мне сказать. Подумайте, подумайте. Потом мы с вами все поподробнее обсудим. А мне на дачу пора собираться. Заждались, поди: дачный муж, и все такое. Одних поручений целый список. Так что желаю приятного отдыха. Идите и подумайте хорошенько. Для "АД" это необходимо. Без детальной разработки вторичных структур нам с места не сдвинуться. Совет советом, а не дадим солидного научного обеспечения - по головке не погладят. Для пользы дела, Александр Григорьевич, для пользы дела.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗВЕЗДНЫЕ ДНИ
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
На работе он думал о письме, пытаясь угадать, что она пишет ему, и смутно надеясь на что-то, о чем не хотелось признаваться даже самому себе. Конечно, он знал, что и на этот раз она телеграфным стилем расскажет ему о куче дел, о каких-то необыкновенных и очень романтичных людях, о далеких городах, электростанциях, тайге или приемах на "очень высоком уровне". Наверное, и в этом письме она, как всегда, обругает главреда и похвастается, что кому-то здорово натянула нос.
Хорошо, что у него отдельный кабинет и только Опарин и Морган могут видеть бездельничающего человека, сосредоточенно разглядывающего пустой потолок. Но и они не замечают его. Они тоже глядят куда-то в затуманенную даль. Второв переводит взгляд с портретов на стеллажи со всевозможными справочниками, на вычерченные тушью аминокислотные цепочки, на вытяжной шкаф и аналитические весы в углу. Все это настолько знакомо и привычно, что вряд ли фиксируется мозгом.
Второв вздрагивает. Ему кажется, что обитая черным дерматином дверь начинает надвигаться на него. Он мгновенно возвращается к действительности и кричит:
- Я же просил никого ко мне не пускать! Я занят. Вы понимаете? Занят!
- Вас просит к себе Алексей Кузьмич, - доносится из-за чуть приоткрытой двери. - Простите, пожалуйста...
Второв медленно вылезает из глубокого кресла и проходит к себе в лабораторию. В углу комнаты у осциллографа сидит Виталик. Над его склоненной спиной мигает голубой экран, перечерченный жирной белой синусоидой. Лаборантки возятся со стеклом. Все в порядке. Все на своих местах. Он еще минуту медлит, потом решительным шагом пересекает лабораторию и выходит в коридор.
В директорском кабинете, как всегда, тихо и уютно. Со стен озабоченно смотрят портреты. На портрете Каблукова лопнуло стекло, и линия излома пересекла правый глаз, придав чудаковатому академику удалой пиратский прищур. Маленький письменный стол в самом дальнем конце комнаты утопал в бумагах. Перед ним раскинулся необъятный, как море, нейлоновый ковер с навеки застывшими извивами волн.
Алексей Кузьмич приветливо помахал рукой и предложил сесть. Ковер несколько отвлек мысли Второва от письма, которое лежало дома на столе, придавленное тяжелой малахитовой пепельницей. Кузьмич велел прибить ковер по четырем углам, чуть подвернув обращенный к двери край. Входящий обычно этого не замечал и, спотыкаясь, делал несколько стремительных и плохо управляемых шагов по направлению к директорскому столу. Более экспансивные личности влетали на четвереньках прямо под стол. Старик собирал кожу лба в удивленные складки и выражал пострадавшим самое искреннее сочувствие. Говорили, что Кузьмич очень любил, когда спотыкались сановные академики и дородные доктора наук. Извлекая очередного катапультировавшего сотрудника из корзинки для бумаг, он проникновенно приговаривал ласковые слова утешения. Первое время ковер действовал безотказно. Каждый, кто врывался в кабинет разгоряченным и полным желания "показать им", проходил легкую успокаивающую встряску. Постепенно о ковре узнали и научились его обходить. Только желчные холерики с неуравновешенной психикой по-прежнему попадали в ловушку.
Второв наконец понял, что директор что-то доверительно говорит ему. Лицо Алексея Кузьмича беспрестанно двигалось.
- ...Кстати, я уже оформил все документы. Можете выезжать хоть сейчас.
Голубой конверт исчез из мыслей Второва.
- Мне очень жаль, что Аполлинарий Аристархович... - медленно сказал он.
Директор сочувственно закивал:
- Такой выдающийся биохимик, в расцвете сил...
Директор издал звук, средний между "да" и "та", и передвинул бумажку с печатью на край стола, ближе к Второву.
- Но знаете, - устало продолжал Второв, - мне совсем не хочется ввязываться в это дело. Моя лаборатория на полном ходу, дает нужную продукцию... Нейроструктуры второго порядка почти в наших руках. Еще немножко поднажать, и тема будет закончена. На кой же черт, извините за грубость, я полезу в чужой институт? У Аполлинария Аристарховича была своя школа, наверное и достойные заместители найдутся. Почему я должен свалиться людям как снег на голову? Это, во-первых, не в моих привычках, а во-вторых, только повредит делу. Я же для них варяг как-никак. Пока будут обживаться, притираться, пока люди ко мне привыкнут, пройдет уйма времени. Нет уж, пусть лабораторией заведует кто-нибудь из учеников Кузовкина.
- Ну, батенька, - сказал Алексей Кузьмич, - все это несерьезно. Работать там вы будете временно и по совместительству. Это каких-нибудь две-три поездки в неделю. И то на первых порах. Коллектив там хороший, нечего вам к нему притираться. Уж не считаете ли вы себя этаким наждачным кругом, жерновом? Работа интереснейшая, увлекательная. Есть темы, связанные с космической биологией, из-за чего, собственно, вы и приглашаетесь. Кто же, если не вы... Ваша кандидатура, дорогой, всех устраивает. Президиум горячо ее одобрил. А кроме того...
Директор встал из-за стола и бесшумно прошелся по кабинету. Он присел на ручку кресла и склонился к самому уху Второва. Тот почувствовал, как вокруг него забили большие и малые фонтанчики горячего доверительного сочувствия.
- Вы посмотрите на себя, батенька, - говорил Алексей Кузьмич. - Ваши вторичные структуры вам очень нелегко даются, разве я не вижу... Я давно заметил, что вы еле тянете. Хотели предложить отдых, курорт, санаторий, но, зная вашу одержимость... Вы ведь и там будете работать, пока не добьетесь своего? Ну, вот видите! Все вполне понятно. Я так, собственно, и подумал. А эта работа вас немного отвлечет. Другие люди, другая обстановка... Институт расположен рядом с Окским заповедником. Места восхитительнейшие. Природа замечательная! Воздух, лес, тишина. Аполлинарий Аристархович умел устраивать такие дела. Если создавал лабораторию, то или на самом Олимпе, или на подступах к нему. Любил жизнь! Что там уж говорить...
Алексей Кузьмич вскочил и, сунув руки в карманы, покатился по нейлоновым волнам. Второв с интересом наблюдал за директором.
- Забавный человек был Аполлинарий Аристархович, - сказал, покачивая головой, Алексей Кузьмич. - С чудинкой. Особенно в последнее время. Как-то, помню, совсем недавно мы собрались в нашем академическом доме. Народ в основном пожилой, старики да старушки, несколько молодых жен свои люди, одним словом. А Павел Афанасьевич Острословцев, почтенный наш академик, весьма охоч анекдоты рассказывать. Рассказывать-то он их любит, да память подводит: то конец анекдота не расскажет, то упустит основное слово, в котором вся соль... Кузовкин слушал все эти "эээ, как его... ну, вы знаете... помните, как оно..." да и говорит: "Бросьте вы мякину тянуть, послушайте лучше меня". Бесцеремонный он был человек, но... говорят, добрый. Да, вот так и говорит: "Послушайте лучше меня, я сейчас вам Большую энциклопедию буду читать... на память". Хе-хе! Все мы, присутствующие, замолкли и на него уставились. Народ пожилой, нужно признаться, склеротический, не то что энциклопедии, иногда своего адреса не помнит, и тут на тебе, такое заявление от своего собрата - старика. Кузовкину тогда шестьдесят с небольшим исполнилось. Ну, при общем смехе и подшучивании достает Аполлоша с нижней полки потрепанный том Большой энциклопедии за номером двенадцать и протягивает хозяину дома - дескать, следите. Коль ошибусь, под стол полезу. Да! И пошел чесать, и пошел... Одну страницу, вторую, третью... На седьмой мы остановили: хватит, говорим, давай вразбивку. И ведь что поразительно - ни разу не сбился! Точно вам говорю - ни разу не ошибся!
