Андрей Чертков - Время учеников. Выпуск 2
И потом: как только Харон вернулся, все сразу же встало на свои места и стояло так два года. До позавчерашнего дня, когда Харон вдруг засобирался в командировку в Марафины. Слава Богу, он перестал принимать в доме сомнительных типов вроде бывших инсургентов. Однако взгляды его оставались прежними. Он так же стремился уязвить новые власти, так же насмешничал над складывавшимися патриархальными отношениями гражданин-общество. Да и на семейную жизнь Харон смотрел, по-моему, как на необходимое зло, не более того. Молодые женщины хорошо чувствуют, когда их молодостью и красотой, фактически, пренебрегают в пользу неких священных коров, как-то: профессиональному призванию, общественному долгу и прочим (по их мнению) мужским выдумкам. До поры до времени они еще терпят. Но потом…
А Харон впервые за последние два года уехал на день и третьи сутки не давал о себе знать.
Тут я некстати вспомнил слова Полифема насчет сожженных Марафин. Странная прослеживается зависимость: стоит Харону поехать в Марафины, как тут же разноситься слух, что город сожгли.
А следом за тем я вспомнил и о возвращении господина Лаомедонта. Кстати говоря, господин Никострат ведь раньше ходил в дружках с господином Лаомедонтом, и если последний вдруг попал у нынешних властей в фавор, то, боюсь, зятю моему может не поздоровиться, они с Никостратом терпеть друг друга не могут. После того, как Харон по-мужски поучил секретаря мэрии, застав его в саду с Артемидой. И опять выходило так, что виновата в будущих неприятностях моя дочь, а если уж совсем откровенно, то виноват я сам, поскольку не уделял девочке должного внимания да и сейчас, признаться, не в состоянии сделать ей ни одного замечания.
Гермиона весь день не выходила из спальни, ссылаясь на разыгравшуюся мигрень. Я склонен ей верить: эти резкие перемены атмосферного давления кого хочешь доведут до больничной постели. У меня тоже не было никакого желания покидать дом, я поднялся к себе в кабинет и занялся марками. Рассматривание коллекции несколько подняло мне настроение, хотя мне и было обидно, что последнее ценное приобретение я сделал два месяца назад, и с тех пор никак не мог себе позволить ничего подобного. Приобрел я тогда по случаю марку, выпущенную в 1931 году к 2010-летию основания Марафин. Особенность ее заключалась в том, что на части тиража по вине типографии не пропечатались первые две цифры, так что выходило, что юбилей не двухтысячелетний, а десятилетний. Марка была изъята из обращения и уничтожена, остались считанные единицы, так что выложил я за нее… нет, даже в дневнике не рискну признаться. Правда, Ахиллес клялся, что есть в этом выпуске марки еще эффектнее. По его словам выходило, будто Министерство связи сначала распорядилось просто допечатать недостающие цифры и вновь пустить марку в продажу. Но поскольку на некоторых экземплярах с самого начала получились все цифры, то в итоге некоторые марки сообщали о «202 010-летии Марафин». Не знаю, не знаю, мне это кажется маловероятном. Во всяком случае, весьма похожим на другие Ахиллесовы басни.
Таких задержек с пенсиями не случалось давно. Все-таки, Гермиона — удивительная женщина. Ухитрялась эти две недели вести нормальное хояйство. Нет, я должен был давно уже узаконить наши отношения, в конце концов, она ждет столько лет. А что ворчит иной раз или покрикивает — вполне можно понять.
Что удивительно: словно злой рок довлеет над этим моим желанием! Примерно так же, как над привлечением к суду городского казначея. Стоит мне задуматься о необходимости пойти с Гермионой в ратушу, как непременно что-то происходит. Причем в те же сроки, что и с делом казначея.
Решено: как только приходит пенсия, мы с Гермионой отправимся в мэрию. В конце концов, при всех недостатках, она самоотверженная женщина, и вправе расчитывать на благодарность. После стольких лет совместной жизни… А с дочерью непременно поговорю. Немедленно. В смысле — завтра же. Или послезавтра.
Немного успокоившись, я отложил альбомы с марками в сторону, спустился вниз, за почтой. У подъезда стоял Миртил со всем сеймеством, правда, без вещей. О чем-то спорили вполголоса. Я склонился над почтовым ящиком и невольно прислушался. Речь у них шла о нежелании хозяина Миртиловой жены платить зарплату вовремя. Причем мотивировал он (хозяин) тем, что банк задерживает с выдачей наличных. У них там поставили какую-то новую систему обслуживания, которую теперь никак не могут наладить.
«Ладно-ладно, — ругался Миртил, — знаем мы их систему. У них вся система одна: кому бублик с дыркой, кому дырка от бублика…» Странно, у меня отлегло от сердца, когда я услышал об этом. Выходило так, что не меня одного и не только пенсий коснулись несвоевременные выплаты. Слава Богу, а я уж думал, что опять оказался в числе неудачников.
Непонятно было лишь, почему бы не опубликовать в газетах причину задержки. В конце концов, любому должно быть понятно, что модернизация банка требует определенного времени, возможны и мелкие неполадки — все-таки, сложная современная техника. Успокоили бы людей, ничего страшного не произошло бы.
Впрочем, возможно в сегодняшней газете об этом и написано. Я вернулся к себе. Нет, о задержках выплат ничего не говорилось, зато на первой полосе была помещена большая статья «Санитары общества». Статья была подписана неизвестным мне именем. Речь в ней шла о неких полезных членах общества, вынужденных оставаться в тени в силу несовершенства законодательства, а также в связи с ложными доносами и клеветой.
Дураку ясно было, что в статье подразумевался не кто иной, как господин Лаомедонт. Не было у нас в городе никаких других «санитаров общества». Это с еще больше определенностью, нежели поведение моей дочери, означало одно: близкого возвращения Харона из командировки не ожидает ни жена, ни редакция. Остальные материалы этого номера газеты только укрепили меня в этом. Так например, в статье д-ра Марсия (по сути, продолжении вчерашней — о категориях желудочного сока), занимавшей примерно половину второй полосы, автор проводил сравнительный анализ ценности различных категорий. Против воли, я зачитался. Может быть, именно с этими исследованиями было связано временное закрытие стационарных пунктов. Не исключено ведь, что марсианам нужен не любой желудочный сок, а, скажем категории «А». Или «элита» (есть, оказывается, и такой. Интересно, к какой категории относимся мы? Конкретно — я? Помнится, врач как-то говорил мне что-то такое лестное о качествах моего желудочного сока…) Пока я читал газету, Артемида опять куда-то завеялась. Я только и успел увидеть из окна сверкавшую никелем новую машину господина Никострата. Решение мое серьезно с ней поговорить, в очередной раз осталось невыполненным. Так я и не могу понять — в кого удалась характером моя дочь. Не в меня — это точно. И не в покойницу-мать — насколько я могу судить.
