Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Том 2. На пути к забвению
Поэтому народ Дайры отдал из-под своей юрисдикции указанный мир и удалился, оставив Дайре только Птицу Смерти, специальный сторожевой корабль, который судьи включили в свое решение в нарушение всех стандартов.
Сохранен протокол последней встречи Дайры с теми, кто назначил его на эту миссию. Определенные моменты, которые надлежало рассмотреть тщательно и срочно, фактически были срочно предложены вниманию отцов расы Дайры самими судьями, и Великий Кольчатый пришел к Дайре в последний момент, чтобы поведать ему о том безумце, в чьи руки передается мир, и предупредить Дайру о том, что сделает этот безумец.
И Великий Кольчатый, чьи извивы были кольцами мудрости, набранной за столетия восприятия и медитаций, что дали жизнь прекрасным проектам множества миров, тот, кто являлся величайшей святыней народа Дайры, оказал Дайре неслыханную честь, придя к нему, а не призвав его к себе.
— Только один дар мы можем им оставить, — сказал он. Мудрость. Безумец придет, и будет им лгать, и скажет им: создал я вас. А мы уйдем, и ничего не будет меж ними и безумцем, кроме тебя. И только ты сможешь дать им мудрость, дабы они победили его в свое время.
И Великий Кольчатый коснулся ритуальным жестом шкуры Дайры, и тот был так тронут, что не смог ответить. И остался один.
И пришел безумец, и стал править, и Дайра дал им мудрость, и прошло время. И звали его теперь уже не Дайра, но Змей, и было это имя презренно, но Дайра знал, что Великий Кольчатый не ошибался в своих предсказаниях. И Дайра выбрал его, человека, одного из них, и вдохнул в него искру.
И все это записано. Это история.
9Звали этого человека не Иисус из Назарета. На его месте мог оказаться Симон. Чингиз-хан — нет, но рядовой солдат из его орд — запросто. Не Аристотель, но один из слушавших Сократана агоре. Не тот калека, что придумал колесо, и не тот дикарь, что стал не себя раскрашивать, а положил краску на стены пещеры. Но кто-то рядом, кто-то под рукой. Не Ричард Львиное Сердце, Рембрандт, Ришелье, Распутин, Роберт Фултон или Махди. А просто человек. С искрой.
10Однажды Дайра пришел к человеку. Очень рано. Искра была, но свет следовало превратить в энергию. И Дайра пришел к этому человеку, и сделал то, что нужно было сделать, пока не прознал про это безумец, а когда он узнал, что Дайра, Змей, вступил в контакт с человеком, он быстро создал объяснение. Легенда пошла по миру как басня о Фаусте.
Правда или ложь?
11И свет превратился в энергию, и вот:
На сороковом году своего пятисотого воплощения, нимало не ведая обо всех зонах, частью которых пришлось ему побывать, человек обнаружил, что он идет по страшно сухой местности под тоненьким диском солнца. Он был бербером, никогда не думавшим о тенях — достаточно и того, что тени укрывают от солнца. И тень пришла к нему, змеясь вдоль песков как хамсин Египта, как самум Малой Азии, как харматтан, которые он видел в своих бывших жизнях, но которых не помнил. Тень прошла над ним, как сирокко.
Тень выкрала дыхание из его легких, и глаза человека закатились под лоб. Он упал на землю, и тень понесла его вниз, вниз, сквозь пески, внутрь Земли.
Мать-Земля.
Она жила, земля деревьев и рек, и скал с глубокими каменными думами. Она дышала, она чувствовала, она рожала и смеялась, и видела тысячелетие за тысячелетием. Большая, живая, плывущая в океане космоса.
"Что за чудо", — думал человек. Он до сих пор не понимал, что Земля это его мать. Он не понимал, что Земля живая, и живет своей жизнью, и слитно с человечеством, и в то же время совсем от него отдельно. Мать со своей собственной жизнью.
Дайра, тень, Змей… унес человека вниз, дал искре света измениться и стать энергией, а человек слился в одно с Землей. Плоть его растеклась и стала спокойной, холодной почвой, глаза засияли тем светом, что вспыхивает в глубинной тьме планеты, и он увидел, как мать пестует своих малышей: червей и корни растений, многомильные каскады рек, кору деревьев. Он находился в лоне великой матери Земли и понимал радость ее жизни.
— Запомни это, — сказал человеку Дайра.
"Что за чудо", — говорил себе человек…
И был возвращен в пески пустыни без малейшей памяти о том, как спал с Землей, любил ее и радовался телу своей природной матери.
12Они встали лагерем у подножия горы, в пещере зеленого стекла — не глубокой, но с заостренными контурами, и несомая ветром пыль не добиралась внутрь. Натана Стека положили в углубление пола пещеры, и по ней быстро разошелся согревающий жар, быстро разошелся и согрел их. Тень с треугольной головой откинулась в темный угол, закрыла глаза и отправила свой охотничий инстинкт за едой. Ветер донес чей-то предсмертный визг.
Гораздо позже, когда Натан Стек уже поел, был сыт и сравнительно доволен, он поглядел в темноту, где сидела тень, и заговорил с ней:
— Как долго пробыл я там, внизу? Сколько я спал?
Тень ответила шепотом:
— Четверть миллиона лет.
Стек не отозвался. Цифра превосходила воображение. Тень это поняла.
— Мгновение в жизни мира.
Натан Стек был из тех, кто умеет принимать реальность.
Он быстро улыбнулся и сказал:
— Ну и устал же я, должно быть.
Тень промолчала.
— Я этого как-то не понимаю. Как-то здорово страшновато. Умереть, а потом проснуться здесь… вот так…
— Ты не умирал. Ты был взят и помещен вниз. Но ты все поймешь еще до конца, обещаю тебе.
— Кто поместил меня вниз?
— Я. Когда пришло время, пришел и я, нашел тебя и поместил там.
— А я все еще Натан Стек?
— Если тебе так хочется.
— Так я и в самом деле Натан Стек?
— Ты всегда им был. У тебя было много других имен и много других тел, но Искра была всегда твоя.
Стек, казалось, хотел что-то сказать, и тень добавила:
— Ты всегда шел к себе сегодняшнему.
— Так кто же я? Черт побери, Натан Стек я или нет?
— Если тебе так хочется.
— А может, ты и сама толком не знаешь? Ты пришла и забрала меня, то есть я проснулся и увидел тебя. Кто же лучше должен знать мое имя?
— У тебя было много имен в разные времена. Натан Стек — это лишь то, которое ты запомнил. А когда-то давно, когда я впервые пришел к тебе, у тебя было совсем другое имя.
Стек боялся услышать ответ и все же спросил:
— Какое же?
— Иш-лилит. Муж Лилит. Ты помнишь ее?
Стек задумался, пытаясь заглянуть в свое прошлое, но не мог пробиться через те четверть миллиона лет, что проспал в склепе. — Нет. В другие времена были другие женщины.
— И много. И была одна, заменившая Лилит.
— Не помню.
