Дмитрий Биленкин - Проверка на разумность (сборник)
— Очень любопытно, — прервал его главврач. — К сожалению, мое время ограничено.
— И наше, — голос у «рашпиля», как и ожидал главврач, оказался грубый. — Но вы ошибаетесь, если думаете, что мы его тратим зря. Объясните ему напрямик, Иван Семенович!
— Терпение, немножко терпения! — адресованная главврачу улыбка содержала извинение. — Нами разработана методика, которая позволяет — как бы это получше сказать? — выделить, выявить, получить еще не созданные, но зреющие в сознании произведения искусства.
— Что?
— Я выразился, конечно, не совсем удачно, вы уж простите, — улыбка стала почти сконфуженной. — Но тонкости метода, теория, принцип — это действительно отнимет много времени, которого нет ни у вас, ни у нас и еще меньше у Илляшевского. Так ведь?
— Так, — вырвалось у главврача.
— Он без сознания?
— Да. Но я по-прежнему не понимаю…
— Сейчас, сейчас, — заторопился профессор. — Вам, очевидно, лучше, чем нам, известно, что память можно пробудить введением электродов в соответствующие участки мозга. Наш метод, как мы надеемся, даст неизмеримо больше. У человека, который живет творчеством, возникают стойкие образы будущих произведений. Мы уверены, что нам удастся их выделить из подсознания и…
— Вы хотите, чтобы я сделал трепанацию черепа умирающему?! Вы с ума сошли!
— Нет, нет, вы не так нас поняли! Никакой трепанации! Вы же снимаете энцефалограмму?
— Конечно.
— Вот! Наш аппарат столь же безвреден. Надо лишь наложить датчики, этого достаточно. Согласитесь, что датчики не могут повредить Илляшевскому.
— Которому все равно нечего терять, — рубанул Чикин.
Первым желанием главврача после этих слов было выгнать обоих. Возмутила его не техника эксперимента, даже не его содержание, которое он представлял еще смутно. Дело было в самом факте опыта на умирающем. Вот именно: опыт на умирающем!
Он стиснул пальцы так, что они побелели.
— Никто не имеет права, — проговорил он размеренно, — ставить какой-либо эксперимент на человеке без его на то согласия.
— Согласие есть, — тихо сказал профессор. — Вот, — он положил на стол бумагу. Главврач уставился на нее. — Илляшевский знал о наших работах. Знал и доверял. Документ зафиксирован нотариусом, можете убедиться.
— Не надо, — сказал главврач, отодвигая бумагу. — Есть еще долг врача.
— У нас имеются официальные отношения наших институтов! — кибернетик поспешно извлек их.
— Уберите! Может, я отстал и чего-то не понимаю, но я тут хозяин, и мне ваша затея не нравится.
— Научное значение эксперимента…
— Возможно. Но есть еще этика и мораль.
Кибернетик отчаянно всплеснул руками.
— Этика и мораль, говорите? — голос литературоведа ворвался, как боевая труба. — Может, еще простая человечность? Тогда ответьте, что вас обязывает бороться за жизнь человека до последней секунды? Использовать для этого все средства?
— Какое это имеет отношение? — не выдержал главврач. — Кто вы, собственно, такой? Как вы можете сравнивать, вы…
— Сухарь, может, стервятник, да? — Чикин вскочил, дрожа от возбуждения. — Поймите же наконец вы, вы поймите, что у нас та же забота, что у вас! Вы хотите продлить жизнь Илляшевского, и мы хотим того же, только мы можем, а вы нет. Можем другими средствами, неужели неясно? Да разве жизнь человека только функционирование его сердца, почек, желез внутренней секреции? Разве физическим существованием исчерпывается все и вся? Есть дела, мысли, чувства, которые не обязательно кончаются с гибелью тела, а продлевают человека вплоть до бессмертия! Почему, как вы думаете, Илляшевский согласился на опыт? Он верил, что нам удастся продлить его духовное существование! Что ж, он без сознания, почти мертв, губите своей «гуманностью» то, чему он хотел, но не успел дать жизнь. Будьте его…
— Помолчите, ради бога, помолчите! — кибернетика точно подбросила пружина.
Но главврач уже разгадал смысл непроизнесенного слова. Оно его не смутило, даже не задело, поскольку было несправедливым. Его смутила неподдельная страсть обвинителя. Впервые главврач ощутил в себе неуверенность. Что, если его позиция всего лишь поза заскорузлого профессионала, возмущенного вторжением в привычную сферу чего-то нового, чуждого ему, небывалого? Небывалого, вот в чем, пожалуй, дело…
— Сядьте! — сказал он резко. — Вы видите одну сторону, я другую, а кто прав, неизвестно. Дайте план опыта, публикации, что еще там у вас…
Он погрузился в чтение, немного гордясь своей способностью возвыситься над собственным мнением. Минуты две был слышен только шелест листаемых страниц, и главврач чувствовал растущее напряжение тех двоих. Перебарывая себя, он с треском захлопнул тапку.
— У вас все готово для эксперимента?
Они поднялись на третий этаж, миновали длинный больничный коридор с его тягостной белизной и стойким запахом лекарств.
Главврач толкнул стеклянную дверь и жестом пригласил своих спутников войти.
В первый момент он не понял, отчего позеленели и осунулись лица обоих, даже стал озираться, ища причину испуга. Затем понял, и это вызвало в нем сумбурные чувства.
Полуприкрытое простыней тело Илляшевского казалось плоским, лицо было гипсовым. Бросалось в глаза, что лежащий человек жив машинами, которые стояли около, дышали за него, за него качали кровь и очищали тело. Сам человек выглядел мертвым придатком машин — зрелище для медика привычное, не вызывающее лишних эмоций, а для постороннего, конечно, удручающее.
Да, раньше умирали иначе…
— Действуйте, — коротко бросил главврач. — Чем-нибудь помочь?
— Спасибо, мы справимся, — едва шевеля губами, ответил Чикин.
"Так-то, приятель, — не отказал себе в удовольствии подумать главврач. — Это тебе не теория, не слова о духе. Какая странная, однако, пара! Напористый, жесткий гуманитарий и мягкий, весь на шарме техницист. Быть может, дело в возрасте и престиже профессий? Одному еще надо доказывать себя, а у другого под ногами уже ковер".
То, что делали оба, было главврачу не совсем понятно, однако он не вмешивался, машинально следя, не будет ли от всех этих датчиков, оплеток, хитроумных штучек электроники какого-нибудь вреда больному, хотя прекрасно сознавал, что тому уже ничто не может ни повредить, ни помочь. Беспокоиться тем более не стоило, что дежурная медсестра, чье безмолвное присутствие едва замечалось, была настороже. И все-таки он тревожился.
— Конечно, я не специалист, — неожиданно для себя заговорил он. — Но как можете вы надеяться извлечь из мозга незаконченную повесть или даже крохотный рассказ? Это же не камни в почке!
