Вячеслав Жуков - Сердце дурака
2
"В связи с моей осведомленностью об оперработе Конторы, я предупреждена об уголовной ответственности по статье 72 Уголовного кодекса. В целях моей личной безопасности свои отчеты я буду подписывать "Шпак".
3
- Ты хотела бы увидеть Рыжика?
- Ты шутишь?
- Нет. Я могу это устроить, но назад ты уже не вернешься.
- Я не верю тебе. Что ты хочешь от меня? Но даже если ты и врешь, за то, чтобы быть с сыном, я отдам все.
- Даже жизнь?
- Господи, зачем мне такая жизнь?
- Что ж, пусть будет так.
4
Я вхожу в палату Рыжика; шторы опущены, постель заправлена, запах дезинфекции и лекарств. На тумбочке - цветы и фотография юной девушки: белые волосы, голубые глаза, тонкий браслет на нежной руке. Все имущество Принца. Я забираю фото и цветок, уношу в дежурку. Последняя запись в регистрационном журнале.
Порыв ветра из открытого окна - страницы шелестят, фотография падает на пол, на обратной стороне надпись: "Мама".
Мама
"Я любил тебя, мама. Я любил тебя. Ты была моей первой любовью. Ты стала моей вечной мечтой. Мечтой о маме. Я ищу тебя в каждой женщине. Я обнимаю, целую, и кричу: "Мама!" Но это снова не ты. Я не знаю, где в одиночестве искать тебя, кто сможет стать тобой, не заменив ни одной любимой черты, и твоей доброты. Единственная, прощай. Холод - и твой голос, полный тепла. Холод - и твои руки. Нет. Тебя нет. И я снова бегу в детство, где с закрытыми глазами целую твои волосы. Я не могу никак повзрослеть. Я не могу быть таким, как все. Без тебя. Прощай. Ты предала меня. Ты ушла от меня. Тебя нет. Нет в этой женщине, предавшей меня в детстве. Живи без меня, мама."
Июльское утро
Утро. За открытым окном лето и голоса бывших студентов. Теперь мы все с этого дня - дипломированные специалисты. Студенческие годы позади, приятно и страшно: вкалывать - не учиться. Я лежу в общаге юридического факультета, ноги - на спинке кровати, под головой - диплом, на люстре висят старые башмаки мой талисман, в них я поступал пять лет тому назад в столице, а заканчиваю, как ни странно, в Прежневе, куда я перевелся поближе к своей милой. Последний госэкзамен по уголовному праву: я и Мила в первой пятерке, она беспомощно смотрит на меня, я мгновенно снабжаю ее шпаргалкой. Впервые после того, как мы разбежались, она не отказывается от моей помощи, гордость забыта, самое главное - это оценка. Потом прощальный ужин в Центральном ресторане, мы пьем, танцуем и смеемся. Мила внимательно смотрит на меня: я самый молодой в нашем выпуске, а значит у меня больше шансов и времени выбраться наверх. Она ждет, когда я приглашу ее на танец, но я в пику ей вовсю ухлестываю за ее лучшей подругой, и не без взаимности. За этот год я наделал массу глупостей, чтобы вернуть Милу, и когда я понял, что меня больше увлекает процесс, чем результат, мне стало скучно, и я остыл. Но, во всяком случае, не до такой степени, как бы мне хотелось. За окном слышен ее голос, она говорит: "Все мужчины - дураки".
Старые башмаки
1
Мы вышли из кабака, держась друг за друга, Фарш сел на ступеньки и завел речь:
- Я узнаю иностранцев по обуви, у них самая что ни на есть замызганная и растоптанная обувь, на уровне домашних тапочек. Мы себе этого не позволим. Наш человек начинается с ног, а кончается всюду одинаково - ногами вперед. Вот разница между ними и нами, остальное - религия, государственное устройство, история, сказки и астрономия, несущественная мелочь и ерунда. И именно поэтому я воевал бы с ними: за чистоту обуви, за свободу только классических линий, за равенство всех шнурков, за мечту о натуральной коже любого цвета. Если он белый. Я воевал бы с ними идейно; носил бы только новую, вчера купленную обувь, не снимал бы башмаки даже в постели и за столом, не носил бы носков так, говорят, обувь быстрее разнашивается. И как апофеоз - грохнул бы их ракетой по мозгам: почему мы должны страдать от собственной обуви, а они нет? Правда, есть выход, снять сапоги и перейти на домашние тапочки, но как тогда определить, где враги нашей Мечты, а где лояльные граждане? Больше ведь, черт возьми, они от нас ничем не отличаются.
2
Вот уже полгода я и Дин проходим стажировку в столичной Конторе, завтра мы уезжаем в Прежнев. Предписание в кармане, и я иду прощаться со своими друзьями в психушку. Снег скрипит, больничный парк темен и тих, я останавливаюсь и перекладываю в другую руку сумку с подарками.
3
- У каждого в конце концов и в разное время появляются свои мысли и отношение ко всему, что касается и не касается его. Это гарантированные и непреходящие ценности, потеря которых многих приводит в наш гостеприимный дом. Не каждому дано, вернее, каждому не дано бесхлопотно и просто менять мир придуманный и подтвержденный годами и опытом на мир реальный. Тем более что этот переход не приходит, заранее предупредив. Мгновение - и перед тобой раскрытые двери в тьму и бессердечность бытия, где ты всего лишь случайный набор нелепостей, готовый распасться в любой момент. И тут включается здравый смысл: нет, быть этого не может, человек - венец Вселенной, и все идет своим чередом, все дальше и дальше унося в спокойствие и незыблемость собственных иллюзий. Ну, а если это не удается - то ли здравый смысл подвел, то ли удар превышает норму - тогда есть еще один выход: нырнуть в другой придуманный мир. Только единицам удается всю жизнь и, поверь мне, очень короткую жизнь, смотреть правде в глаза. Остальные занимаются филателией, политикой, рыболовством, пьянством, карьерой и борьбой за правду. И всегда, и во все времена одно и то же. Это как старые башмаки - мода приходит и уходит, а они остаются, если не на ногах, то уж обязательно на чердаке. "Я думаю, продолжает мессир, - что все происходящее на этом свете - империя, перестройка, травля кошек, уничтожение цветов, смерть и анкеты - придуманы кем-то... для вас".
4
- Безразличный циник, безрадостный фигляр, поселивший нас в мир, еще более страшный, чем тот, в котором он сам живёт? Всемогущий лакей, рыболов, филателист или сапожник, не вылезающий из старых башмаков? Я с ним незнаком. И именно поэтому могу сказать: раз я его не видел, значит, он не существует.
- Ну, а если он все же существует вместе с нами, Микки? - говорю я.
- Тогда он такой же вымышленный, как и все мы.
5
- Я думаю иначе.
- Вселенная для них была хорошо изученной и привычной улицей. Она слишком кругла, чтобы рано или поздно, или еще позднее, не наткнуться на нас, на всех нас, оптом и в розницу, считавших себя пупом этой Вселенной. Они вовремя тормознули. Правда, не обошлось без эксцессов; дырка в черепе современного гомо, который старше любой теоретической обезьяны на несколько миллионов лет, тридцатиметровые обелиски, созданные в эпоху обезьян, сын Господень, анонимные письма об атомной энергии, "Черный принц", гномы и писатели. Даже слабые попытки вмешаться вскоре были прекращены, не превратишь ведь всю Землю в резервацию, еще, чего доброго, земляне потребуют огненной воды. В конце концов, они позволили себе только одно - наблюдать. Наблюдать в одну огромную, шелестящую, с запахом, хорошо сжигаемую, обычно 20 на 13 сантиметров замочную скважину, в эти ежедневные, ежегодные доносы - книги подлецов-писателей, ихних платных агентов. А может? А может, это они и есть? "Глянь-ка, глянь, какие карлики", "Дюймовочка - ядрена вошь, украла у старухи брошь". "Марсиана мне не надо
