Урсула Ле Гуин - Инженеры Кольца
Оубсли кивнул.
— Я отбрасываю шифгреттор, — сказал Йегей. — К чему вы клоните, князь?
— К тому, есть ли на Большом Континенте место для двух Оргорейнов?
— Вот-вот, именно эта мысль! — сказал Оубсли. — Именно эта! Вы заронили ее в мое сердце уже давно, и с тех пор я не могу от нее избавиться. Наша тень все ширится и уже падает на Кархид. Склока между кланами, да; скандал между двумя городами, да; но война между двумя народами? Побоище с участием пятидесяти миллионов человек? Клянусь сладким молоком Меше, это видение заставляет мои сны полыхать огнем, и я просыпаюсь весь в поту. Нельзя успокаиваться, мы в опасности! И ты это знаешь, Йегей, ты сам об этом не раз говорил, хотя и по-своему.
— Я тридцать раз голосовал против того, чтобы ввязываться в спор о долине Синот. И что из этого? Фракция гегемонистов располагает двадцатью голосами, и каждая акция Тайба укрепляет контроль Сарфа над этими двадцатью. Он строит стену поперек этой долины и расставляет вдоль нее стражников с дутышами. С дутышами! Я думал, что они уже давным-давно находятся в музеях. И дает гегемонистам повод столько раз, сколько раз он им понадобится.
— И таким образом укрепляет Оргорейн. Но и Кархид также. Каждый ваш ответ на его провокацию, каждое унижение Кархида, причиненное вами, любое укрепление вашего престижа служит делу усиления мощи Кархида, до тех пор пока он с вами не сравняется, направляемый весь из единого центра, как Оргорейн. В Кархиде тоже не сдали дутыши в музей. С ними ходит Королевская Стража.
Йегей налил по следующей рюмке «воды жизни». Орготские вельможи пьют этот драгоценный жидкий огонь, доставляемый сюда за восемь тысяч километров, из-за покрытых туманами морей, из самого Сита, так, будто это простое пиво. Оубсли утер губы и заморгал.
— Что ж, — сказал он, — все это соответствует тому, что я думал раньше, и тому, что я думаю сейчас. И мне кажется, что у нас есть сани, которые нам нужно тащить вместе. Однако, прежде чем соваться в упряжь, я хочу задать вам один вопрос, князь. В этом вопросе капюшон сполз мне на глаза. Скажите, что это за комбинации, выкрутасы и фигли-мигли с этим посланцем с обратной стороны Луны?
Вот оно что! Значит, Генли Ай подал прошение на въезд в Оргорейн.
— Посланец? Он и есть тот, за кого себя выдает.
— То есть?
— Посланец из другого мира.
— Только, пожалуйста, без этих ваших проклятых туманных кархидских иносказаний и метафор, князь. Давайте отбросим шифгреттор. Вы ответите на мой вопрос?
— Я уже это сделал.
— Значит, он действительно существо из иного мира? — спросил Оубсли, а Йегей добавил:
— И он был на аудиенции у короля Аргавена?
Я ответил утвердительно на оба вопроса. Они на мгновение замолчали, а потом заговорили одновременно, не пытаясь скрыть своего любопытства. Йегей говорил уклончиво, намеками, но Оубсли шел напролом.
— Какая же роль была отведена ему в ваших планах? Мне кажется, вы поставили на него и проиграли. Почему?
— Потому что Тайб подставил мне ножку. Я засмотрелся на звездное небо и не заметил грязи, по которой ступал.
— Вы занялись астрономией, князь?
— Нам всем теперь придется заняться астрономией, господин Оубсли.
— Представляет ли он для нас опасность, этот посланец?
— Думаю, что нет. Он со своей стороны выдвигает предложения связи, торговли, договоров и союза, ничего, кроме этого. Он прибыл сюда один, без оружия, имея при себе только свой аппарат для связи и корабль, который он передал нам для изучения. Мне кажется, что его не следует опасаться. Тем не менее, в своих пустых руках он принес гибель и Королевству, и Содружеству.
— Почему?
— А как же нам разговаривать с чужими, если не как с братьями? Как иначе Гетен сможет вести переговоры с унией восьмидесяти миров, если не в качестве единого мира?
— Восемьдесят миров? — повторил Йегей и нервно рассмеялся. Оубсли посмотрел на него искоса и сказал:
— Я предпочитаю думать, что вы провели слишком много времени рядом с безумцем в его дворце и обезумели тоже. Ради Меше! Что должна означать эта болтовня о союзах с солнцами и договорах с лунами? Как он сюда попал? На комете? Или верхом на метеорите? Корабль, какой корабль может удержаться в воздухе? Или в космической пустоте? И тем не менее, вы безумны ничуть не больше, чем обычно, князь, это значит хитроумно безумны, мудро безумны. Все кархидцы помешаны. Ведите, князь! Я иду за вами! Вперед!
— Я не иду никуда, господин Оубсли. Куда мне идти? Но вот вы можете до чего-нибудь дойти. Если вы сделаете маленький шаг в сторону посланца, он может указать вам выход из долины Синот, из фальшивого положения, в котором мы оказались.
— Очень хорошо, займусь на старости лет астрономией. Куда же он меня заведет?
— Он приведет вас к истинному величию, если вы будете продвигаться разумнее, чем я. Господа, я разговаривал с посланцем, видел его корабль, который преодолел пустоту, и я знаю, что он действительно, вне всяких сомнений, прислан откуда-то из миров, лежащих за пределами нашей планеты. Что касается искренности его слов и правдивости его рассказов и описания этого иного мира, то в этом нет никакой уверенности. Составить себе мнение о нем можно только так, как мы бы составляли мнение о любом другом человеке. Если бы он был одним из нас, я назвал бы его порядочным человеком. Впрочем, я думаю, что вы наверняка сами сможете оценить его по достоинству. И мне абсолютно ясно одно: с его появлением линии, проведенные по земле между государствами, перестают быть границами и не могут ни от чего оградить. Оргорейну брошен еще более серьезный вызов, чем Кархиду. И люди, которые первыми примут этот вызов, которые первые распахнут двери нашего мира, станут нашими общими вождями. Вождями всех трех континентов, вождями всей нашей планеты. Наша граница теперь — не линия между двумя холмами, а линия, которую описывает наша планета, вращаясь вокруг своего солнца. И ставить свой шифгреттор теперь в зависимости от чего-то менее значительного было бы глупостью.
Йегей уже был мною завоеван, но Оубсли еще глубже погрузился в свои жировые складки и оттуда сверлил меня своими маленькими глазками.
— Не хватит и месяца, чтобы во все это поверить, — сказал он. — И если бы я услышал это из чьих-то других уст, князь, то счел бы это чистейшей воды мошенничеством, сетью из звездных лучей, сплетенной для нашего высокомерия. Но я прекрасно знаю, как плохо гнется ваша шея. Она слишком несгибаема, чтобы для того, чтоб одурачить нас, согнуться под тяжестью притворного позора. Я не могу поверить в то, что вы говорите правду, и в то же время знаю, что ложь застряла бы у вас в глотке… Ну что ж. Захочет ли он разговаривать с нами так же откровенно, как он, должно быть, разговаривал с вами?
