Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 28
Ночью огонек сальной лампы дрожал от ветра, проникавшего через дымовое отверстие. В медном котелке тлела смесь древесного угля с воском, время от времени она возгоралась, и тогда некое существо, вроде кролика, принималось готовить на огне еду. По земляной крыше барабанил град, создавая эффект цокота копыт. Однажды он видел, как градина попала человеку в глаз и убила его на месте. Росомаха, не обращая внимания на шум, угощала его бульоном из горностая и черемуховым чаем. Еще там был бизоний рог с пожелтевшей от времени запиской внутри. Нацарапанное на пергаменте послание Льюиса Кларку о размере москитов в этой местности. Они писали друг другу подобные записки и оставляли их где только можно, вложенными в рога животных, всякий раз, как им приходилось разлучаться. Здешние москиты, писал Льюис Кларку, больше кроликов и могут сожрать человека целиком, если не предпочтут выпить его кровь.
Мало-помалу Джон начал делиться с росомахой воспоминаниями об этих двух джентльменах. Изогнув губы, она посмеивается над его рассказами, иногда прыская самбуковым вином на манишку. Особенно ей нравилась история о том, как однажды Льюис, прячась в ивняке, случайно получил пулю в задницу. Позвав Крузата, своего товарища, который тоже прятался в кустах, Льюис с его помощью, хромая, бросился искать другое укрытие. При этом он держался рукой за раненую ягодицу и в конце концов, споткнувшись, совершенно неприлично шлепнулся, расквасив нос.
Росомаха, слушая, выла от радости, показывая полный набор черных зубов. Затем, нахохотавшись, стала носиться по убежищу, вырывая страницы книг своими неестественно длинными когтями, стараясь наложить компресс из дикого лука на распухшие гланды своего гостя. Она обмывала его губкой из мха, смоченной в чае, и движения ее были бы нежными, словно у любящей женщины, если бы время от времени острый коготь не царапал кожу до крови.
Когда Джон пришел в себя, буря улеглась. Он сел и очень удивился, обнаружив за спиной удобное ложе из ивовых прутьев, покрытое бобровыми шкурами. Да, он отлично помнил это укрытие, которое они соорудили вместе с Поттсом. На Кольтере была рубашка из оленьей кожи и кожаные штаны. Его собственная кожа знакомо пахла; кто-то натер его смесью толченой пропаренной зимолюбки и медвежьего сала. Во рту был привкус рыбы.
Вспомнив про черемуховый чай, черный потогонный отвар для лечения лихорадки, он нашел рядом с ложем чашку из коры. Кто-то… но кто же?.. счел нужным… но как?
В тайнике было сравнительно тепло. Все имущество, за исключением металлических предметов, было почти полностью съедено грызунами. От пары, работы индейцев кроу, подтяжек из змеиной кожи остались тонкие шнурки, свисающие с кованой треноги. Через дымовое отверстие просачивался скудный свет. Всюду из земляных стен торчали безобразные корни; казалось, своими щупальцами они опутывали весь тайник.
Джон шарил глазами по старому тайнику в поисках предметов, которые могли бы оказаться ему полезными. К сожалению, их осталось немного. В самом темном углу виднелся маленький круглый челнок, который они с Поттсом соорудили из гибких ивовых прутьев и лосиных шкур. То, что не успели съесть грызуны, было похоже на крылья: два куска кожи, которые человек мог бы приладить к рукам, если бы захотел вдруг стать летучей мышью.
Джон Кольтер, задумчиво произнес он. Из всей собственности у него осталось только имя.
Но он был жив. Кто бы мог в это поверить? Только не Поттс. Возможно, Льюис. Да еще Мануэль Лиза. Его праздные размышления были прерваны более насущным вопросом: кто, Бога ради, принес его сюда? Кто притащил его сюда сквозь пургу, спрятал здесь, заботился о нем? Он с отвращением вспомнил образ животного — твари, похожей на волка, — которое во сне было его нянькой. Забавно.
Джон огляделся. Крыша тайника была прямо над головой. Если это не животное, то очень маленький человек. Может, мальчик. Да, именно так. Словно вспышка света, пришло озарение: мальчик, такой же, каким он был когда-то; мальчик в шапке из головы росомахи, закутанный в шкуру росомахи.
Мальчик… вот оно что. Память возвращалась к нему быстро тающими обрывками, похожими на маленькие соленые бисквиты.
Под маской росомахи скрывался мальчик… еще одно озарение — тот самый мальчик, на которого он наткнулся тогда на берегу, мальчик, которого он так безжалостно ударил, теперь каким-то образом вернул его к жизни! Как случилось, что его жалкое, беспомощное тело было найдено на вершине Сердца Горы, — этого он уже не узнает никогда, но мальчик спас его жизнь, и это было так же верно, как и то, что он жив.
Восемь
Гласс
Хью проснулся еще при ярком солнечном свете. Он и сам не помнил, как растянулся и заснул. Ночное путешествие осталось в памяти путаницей снов наяву, неловких движений и неясных эмоций. Теперь солнце висело низко на западе, окрашивая края облаков красным и розовым. Хью протер глаза, осторожно потрогал струпья на лице, повернулся и поискал глазами нагорье. Половина его теперь была красноватой, словно с западных склонов стекал кровавый водопад.
Он сделал пробное движение вперед, но горло перехватила судорога. Сухо. Больше чем сухо. Словно короста. Он попытался набрать слюны, чтобы смочить горло, словно облепленное песком. Ничего не вышло. Он вырвал пучок травы, сунул в рот и жевал, жевал. Бесполезно. Трава была такой же сухой, как горло. Он выплюнул ее, нацелился на холмы и пополз.
Нога волочилась сзади, словно бревно. Солнце сползло с небосклона. Хью поймал себя на том, что слишком часто отдыхает, и увеличил время движения между привалами.
В голове застучали молоточки. Потом крики койота стали болезненно отдаваться в висках, за бровями. Навалилась страшная апатия, конечности налились свинцом, движения замедлились. В следующий раз, остановившись передохнуть, Хью заснул. Ему казалось, что он проспал совсем немного, но, когда открыл глаза, вокруг было абсолютно темно, а болезненное буханье в голове превратилось в тупую боль. Рот и горло были как обожженные.
Он пополз дальше, не вдаваясь в размышления. Процесс движения уже не зависел от его воли. Позже Хью подумал, что это, наверное, вошло в привычку, и разум уже не был нужен, а потому его можно смело отпустить в свободное плавание по морю мыслей, в то время как плоть, в которой он жил, будет сжиматься и расслабляться, двигаясь сама по себе, чем она занимается вот уже многие века по всей Земле.
…Хью идет вдоль прохладного потока в тени фруктовых деревьев. Став на колени, опускает в воду руки, подносит их к лицу. Чувствует прохладу воды на щеках. В траве лежат красные яблоки. Руна тянется к яблоку, вот он поднял его, откусил…
