Василий Головачёв - Искатель. 1997. Выпуск №6
Мужчины некоторое время рассматривали друг друга, представленные девушкой, затем Парамонов первым подал руку, как бы демонстрируя доверие и отсутствие дурных намерений. Он пробовал пробить пси-блок Соболева, прощупать его мысли и повлиять на настроение, но усилия его не увенчались успехом. К тому же ему внезапно показалось, что он действительно знает этого поджарого, высокого, голубоглазого, ощутимо сильного человека давно, еще до появления его во сне.
— Уля, вы рассказали ему сон?
— Не успела, — виновато оглянулась на Парамонова Ульяна.
— Прошлой ночью мы с ней одновременно видели один и тот же сон. — Иван Терентьевич пропустил девушку вперед, и они вошли в кафе. — Главным действующим лицом сна были вы. Вероятно, мы с Улей стали перцепиентами «темной передачи». Ваших рук дело?
— Нет, — покачал головой Матвей. — Но я, кажется, знаю, кто вас предупредил о моем появлении.
Они выбрали столик в углу зала, за фикусом в кадке, заказали ужин, и Матвей оглядел обращенные к нему серьезные лица Посвященных.
— Возможно, многое из того, что вы сейчас услышите, вам известно, многое покажется если и не бредом, то выдумкой, но постарайтесь отнестись ко всему с должным вниманием. А начну я издалека…
И Матвей принялся за пересказ истории со «Смершем-2», перехватчиком и разборками третьего уровня между силами, вполне способными развалить мир «запрещенной реальности», превратить ее в «реальность несуществующую».
Рассказ длился более двух часов, за это время они неторопливо поужинали и дважды заказывали кофе. По лицам собеседников трудно было судить об их переживаниях, однако Матвей понимал, что они чувствуют, и в глубине души сочувствовал обоим. Принять на веру его рассказ было действительно трудно.
— Такая вот философская сказочка, — закончил он, — не отменяющая, к сожалению, страшненького финала.
— Почему не отменяющая? — не согласился Парамонов, создавая вокруг столика, за которым они сидели, зону чистого воздуха; во всем зале не курили только они трое. — Вы же знаете, как будут развиваться события, и можете предотвратить многие беды.
— Да, я хочу это сделать, — кивнул Матвей. — Но вывод напрашивается неутешительный. Дав мне возможность начать все сначала, эйнсоф одновременно включил спусковой механизм ускорения событий, а также механизм ослабления Закона обратной связи. Буквально за две недели с небольшим, что я обретаюсь в Москве после вызова из Рязани, произошло множество изменений прошлого сценария, заставляющих меня спешить. К власти приходят более властолюбивые и жестокие люди, меняется весь аппарат принятия решений, образуются мощные конкурирующие системы, поставившие целью добиться абсолютной власти.
— О да, — тихо проговорил Иван Терентьевич, — игра во Власть — самая увлекательная из игр человека: выборы, тайная закулисная борьба, перемещения, шантаж, подкуп, оговор, предательство, фабрикация ложных сведений, донос, внезапное исчезновение, убийство, наконец, — как это все увлекательно! И как это страшно, особенно если начинает работать «закон дьявола» — принцип переноса вины, при котором расплачиваются за злодеяния самые умные, самые сильные, честные и добрые. Я не сомневаюсь, что рассказ ваш правдив. — Парамонов накрыл ладонью руку Матвея, как бы прося прощения. — Вы привели по-настоящему ошеломляющие факты из моей… нашей жизни. Но позвольте задать несколько уточняющих вопросов.
— Я готов, — сказал Матвей, отвечая внутренней улыбкой на затуманенный взгляд Ульяны, еще не пришедшей в себя.
— Вы говорите о создании конкурирующих систем. Наверное, следует понимать, таких, как Союз Девяти Неизвестных, «Стопкрим», «Купол», перерастающий в СС — криминальную Сверхсистему, силовые структуры, Госдума… так? Ну еще и аппарат президента, реализующий свой подход к властному управлению. И все это — следствие ослабления общего Закона обратной связи, частным случаем которого является Закон возмездия, Закон адекватного ответа. Кстати, все они — частные варианты Закона регуляции социума, вмонтированного в нашу реальность Аморфом Конкере.
— Монархом Тьмы.
— Да, Монархом. Ну и что? Мир таков, каков он есть. Нам-то зачем вмешиваться во властные разборки? Мы — Посвященные Внутреннего Круга, призванные собирать и хранить знания для будущих поколений, а не воевать за восстановление попранной справедливости. Что вы хотите изменить, Матвей Фомич? Зачем вам решать глобальные задачи изменения социума? Пусть этим занимаются иерархи.
— Они заняты, — усмехнулся Матвей, — они заняты разборками между собой. Но если мы не объединимся и не дадим отпор, Монарх сделает новое изменение и просто-напросто сотрет человечество с лица Земли. Кому тогда будет нужен Внутренний Круг? Да и уцелеет ли он?
— Круг уцелеет, — улыбнулся и Парамонов. — Идея создания Внутреннего Круга принадлежит не перволюдям и даже не Инсектам, были на Земле существа и до них.
— Аморфы?
— До Аморфов. Аморфы — эксперимент Безусловно Первого, его ошибка, можно сказать. Как и мы — ошибка Аморфа Конкере, то есть Монарха Тьмы. Безусловно Первый экспериментировал с «розой реальностей» не один раз, что, естественно, отразилось и на нашей, тогда еще не опустившейся до уровня «запрещенной».
— Этого я не знал, — задумчиво признался Матвей. — Недавно я ходил по астралу и наткнулся на блокированные уровни. Кто-то не хочет, чтобы я узнал кое-какие тайны, над раскрытием которых начал размышлять.
— Над какими, если не секрет?
— В первую очередь меня волнуют Знания Бездн — прямые следы Безусловно Первого, во вторую — он сам. Сюань — как говорят китайцы, самая глубокая и наиболее непонятная из тайн.
Парамонов с новым интересом глянул на по-особому — изнутри — невозмутимое лицо Соболева.
— Однако вы и замахиваетесь, Матвей Фомич! Среди Посвященных утвердилось свое отношение к Безусловно Первому. Он выше любых описаний, концепций и названий, он — действительно Тайна, без которой ничто не пробуждается к жизни, мы же все живем в мире его иллюзий, в мире внешних проявлений его мысли.
— Возможно, я в каком-то смысле дилетант, но мы затронули вопросы дискуссионного плана. Я изучал Дао, так вот даосы утверждают, что никто не создавал ни пустоту, ни Дао, это первозданные реалии, существующие задолго до появления богов и человека. Даосы даже ввели в обиход символ или слово «сянь-ди» — образ, предшествующий Богу.
— За что учение Дао не признается большинством религий мира, — кивнул Парамонов, — ибо оно сомневается в существовании Единого. Как сказал один французский писатель: «Не знаю, существует ли Бог, но для Его репутации было бы лучше, если бы он не существовал».[6]
