Виталий Чернов - Сын Розовой Медведицы. Фантастический роман
Семь лет! Это много. Два года на четвертый десяток пошло Федору Борисовичу. А Скочинскому — двадцать восемь. И все равно кажется: вчера расстались, а сегодня встретятся. Только и всего. Ох, это время! Смотря как его отмерять и чем.
На перроне толпы народа. Смех, говор, пестрят букеты цветов. Каждый кого-то ждет, волнуется. Вот и вагоны, в окнах мелькают лица. Одиннадцатый вагон, девятый, шестой, третий… Стоп! Этот. Почти напротив. А вон и Николай. Смеется, машет и лезет вперед, чтобы выпрыгнуть первым. Он все такой же, только вроде стал мужественнее, покрепче в плечах. Широко расставленные глаза брызжут радостью.
— Федя!
— Колька!
И вот уже тискают друг друга в объятиях. Мускулы как железные.
— Рад?
— До чертиков!
— Ни к одной девчонке так не стремился, как к тебе. Все бросил.
— Да, ты меня здорово удивил…
— Сам себе удивляюсь. Но ведь это наша с тобой мечта. Ты меня заразил своим Маугли.
— Он такой же и твой.
— Едем, значит, в Кошпал?
— Едем. У меня хорошие вести. Мальчишка наш вроде бы живой.
— Неужели письмо прислал?
Дунда улыбнулся шутке:
— Нет, пока за него пишет Голубцов.
— Значит, экспедиция вернется с победой!
— Ну, какая там экспедиция! Нас двое — ты и я.
Полные губы Скочинского выразили недовольство:
— М-м-м… Только и всего-то? Какая же это экспедиция? Да еще научная? Я думал, будет парня четыре, пять. Это было бы солидно…
— Просилась одна девушка.
— Ну?
— Да что ну? Отказал. Зачем это нам? Несерьезно.
— Уж не любовь ли? Да ты вроде не увлекался. Может, скрывал?
Федор Борисович рассмеялся:
— Нет, нет, ничего не скрывал. Пойдем. Что же мы стоим на перроне?
На пути к дому Федор Борисович рассказал о Дине Тарасовой.
— Так, та-ак, — протянул Скочинский, — значит, дочка красногвардейца? Хорошо! Нашей закваски. И что же она собою — хорошенькая?
— Ну, я плохой ценитель женской красоты. Сам знаешь, сухарь. Однако, пожалуй, очень даже мила и особа с характером — в лучшем понимании этого слова.
Скочинский с минуту о чем-то думал, потом сказал:
— А может, и в самом деле надо было взять ее? Втроем было бы веселее.
— Что ты, что ты! Женщину — в горы? Разве ей такое по силам? Забыл, в каких дебрях воевали? Да и не до веселья нам будет. Экспедиция предстоит тяжелая. Зачем же брать на себя лишнюю ответственность? Тем более и денег в обрез.
— Не скаредничай. Хватит денег. Я ведь к тебе тоже не пустой приехал. А третий человек нам не помешает.
Федору Борисовичу не хотелось чем-либо огорчать друга, но тут он решил быть непреклонным:
— Ничего, обойдемся.
* * *Через неделю Федор Борисович и Скочинский оформили все надлежащие документы, получили деньги и занялись сборами в дальнюю дорогу.
В Ленинграде решили купить лишь самое основное и не громоздкое. Все остальное можно было приобрести в Алма-Ате. Ушло еще три дня. Но зато достали великолепный пятизарядный винчестер и почти новенькую бельгийку с двумя стволами шестнадцатого калибра и третьим снизу — нарезным. Оружие было отличным. Посчастливилось достать брезентовую палатку — вместительную, человек на пять, два спальных мешка, две пары яловых сапог и легкие, но прочные парусиновые костюмы. В третьем месте повезло на рюкзаки и прочие вещи. Одним словом, собрали с миру по нитке.
Когда подсчитали, сколько ушло всего денег, оказалось, что доброй половины уже нет.
— М-да, — почесали оба в затылках. Дорога, пропитание, расходы на месте — все это тоже стоило немалых средств.
— Ничего, проживем! — заверил с присущим ему оптимизмом Скочинский. — А вот Дины нам все-таки не будет хватать.
Федор Борисович отмахнулся:
— До нее ли? И так еле-еле.
Больше они о ней не вспоминали. Но она вдруг сама напомнила о себе.
Рано утром Федора Борисовича и Скочинского разбудила хозяйка и сказала, что внизу у подъезда стоит какая-то девушка и просит, когда проснутся ее жильцы, доложить о ней.
Федор Борисович, потирая ладонью заспанное лицо, распахнул створку окна и выглянул. У подъезда, низко опустив голову, стояла Дина Тарасова.
— Вот незадача, — пробормотал Федор Борисович. — Чего ради пришла? Ведь я, кажется, убедил ее…
Скочинский, сидя на полу, на разостланной в углу постели, потер глаза и сказал абсолютно безразличным тоном:
— Выгляни и скажи: пусть уходит.
Федор Борисович пришел в еще большее замешательство:
— Да как это так?
— Да так, очень просто, — посоветовал друг. — Скажи еще раз, что в помощниках мы не нуждаемся, что мы люди трезвые, романтики не признаем и вообще не понимаем ее бескорыстия. Словом, нагороди чего-нибудь. Она и уйдет.
— Нет, я серьезно…
— Ну, если серьезно, тогда нам надо покупать третий спальный мешок. Скоты мы с тобой, Федя, вот что, — заявил Скочинский. — Человек, возможно, ставит на карту все свое жизненное благополучие во имя нашей бредовой затеи. Может, она верит в наш успех больше, чем мы сами, а мы, как последние кретины, сидим и думаем, как ее отшить. Воспитанные, образованные люди! Тьфу! Заставляем женщину ждать…
В мгновение ока Скочинский оказался на ногах, надел брюки и, глянув через окно вниз, побежал умываться.
Федор Борисович волей-неволей последовал его примеру. Спустя пять минут, раскидав по углам где попало сваленные вещи, наспех застелив одеялом железную койку, они приготовились встретить раннюю гостью.
И вот девушка вошла, растерянно поздоровалась и столь же растерянно огляделась, видя наспех прибранные тюки.
— Присаживайтесь. — Скочинский скинул с единственного стула в комнате набитый рюкзак.
Дина села.
— Простите, что в такой час, — сказала она, — но я пришла проститься и пожелать вам счастливого пути. Не сочтите это за нескромность. Я… не могла иначе. Через неделю уезжаю к себе в Тамбов…
Она глядела на Федора Борисовича, Скочинский же не сводил глаз с нее и, слыша ее голос, видя ее немигающий взгляд, устремленный на друга, почти физически ощущал, что он будет последним дураком, если сейчас же все не перевернет по-своему.
Он отошел к окну и прервал ее:
— Скажите мне честно: вам очень тяжело было решиться на этот визит?
Она перевела на него все тот же прямой, пристальный взгляд:
— Да, это далось мне нелегко.
Скочинский нагнулся и поднял с пола сверток со спальным мешком.
— Тогда это ваш, Дина.
3
Он спал на ворохе слежавшихся, присушенных ветром и солнцем листьев. Их намело сюда, в удобное углубление под навес обломка скалы, еще в прошлую осень, когда три дня и три ночи бушевал сухой ветер. И, однажды обнаружив это укромное и безопасное место, он теперь часто приходил сюда отдыхать. Лежал на боку, свернувшись, подтянув мозолистые колени к самому носу. Но сон не был глубоким: мешали мухи, ползавшие по нему и щекочущие кожу, а больше всего — сама осторожность. Прикрыв ладонями лицо, словно защищаясь от невидимого врага, он спал, тихонько посапывая и время от времени встряхивая головой.
